«Понятно, капитан,» – прошептала она, голос сорвался.
«Хорошо. Машину бери. И… береги себя. И его.» – Морозов кивнул на Арса. – «Дверь закрой.»
Дорога домой была сном наяву. Серый город плыл за окном «Лады», сливаясь в мутную кашу. Александра вела машину на автомате, ее мысли были пусты и тяжелы одновременно. Арс спал на заднем сиденье, свернувшись клубком, его сон был беспокойным.
Её квартира – небольшая, аскетичная двушка на окраине – встретила их гулкой тишиной и запахом пыли. Никаких лишних вещей, только необходимое: функциональная мебель, полка с профессиональной литературой, фотография отца в милицейской форме на тумбочке в спальне. Ни тепла, ни уюта. Казарма.
Она расстелила Арсу его лежанку в гостиной, налила воды. Пёс лениво потянулся, зевнул, громко щёлкнув зубами, и улёгся, сразу погружаясь в глубокий, заслуженный сон. Его храп стал единственным звуком в квартире.
Александра скинула куртку, бросила ее на стул. Стояла посреди гостиной, не зная, что делать. Приказ «отдохнуть» казался абсурдным. Как отдыхать, когда где-то там, в сердце города, бродит человек в противогазе, запаковывающий женщин в полиэтилен? Когда он видел ее лицо? Видел Арса?
Она машинально пошла на кухню, вскипятила чайник. Залила кипятком пакетик дешевого чая. Руки дрожали. Перед глазами мелькали кадры: блестящий свёрток под дубом, чёрная дыра люка, тёмные стекла противогаза, повернувшиеся к ней в луче фонаря… И запах. Этот едкий химический запах, смешанный с вонью канализации. Он, казалось, въелся в кожу, в волосы.
Она выпила чай, обжигая язык. Потом долго стояла под ледяным душем, пытаясь смыть с себя липкий ужас и вонь коллектора. Кожа покраснела, но ощущение грязи не проходило.
Вечер провалился в какую-то пустоту. Она пыталась есть – не лезло. Пыталась смотреть телевизор – мелькающие картинки раздражали. Арс просыпался, ел с аппетитом, снова засыпал. Его способность восстанавливаться восхищала и злила одновременно. Почему она не может так?
Она легла поздно. Темнота комнаты давила. Закрывала глаза – и видела полиэтилен. Блестящий, натянутый, с угадывающимися контурами тела. Слышала стук дождя по нему. А потом… Потом картинка сдвигалась, менялась.
*Темнота. Не парк, не канализация. Больничный коридор, длинный, бесконечный, освещенный тусклыми лампами дневного света. Запах антисептика и страха. Она – девочка, 14 лет. Ноги подкашиваются. Она идёт по этому коридору, а с потолка капает. Не дождь. Темная, густая жидкость. Кровь? Она смотрит вниз – по полу течёт ручей крови, стекает с покрытого флагом гроба, который кто-то везёт на каталки впереди. Флаг полицейский. Но лицо под ним… Она пытается догнать каталки, кричит: «Папа!», но голоса нет. Ноги вязнут в крови. Она падает. Поднимает голову – перед ней стоит фигура в противогазе. Резиновый овал, тёмные стекла. Он молчит. А потом медленно протягивает руку. В руке – не нож. Маленький, смятый кусочек полиэтиленовой плёнки. С клеймом. CZ045B. Она кричит беззвучно. Противогаз наклоняется к ней. Из-под него доносится хриплый шёпот: «Опоздала… Опоздала снова… Как тогда…»*