– Ну и худющая… А эти волосы! Господи, откуда ты эту цыганёнку притащил? – шипела она на сына.
Это была не одна из тех добрых старушек, к которым я привыкла. Я сопровождала маму, когда она разносила пенсию: бабушки встречали нас с конфетами и обнимашками. Эта – только критиковала. Казалось, её единственное увлечение – следить за другими и громко выносить приговор.
Говорят, от холодных матерей рождаются горячие тираны. Диабло был живым доказательством этой теории.
На банных посиделках я впервые увидела классику семейного пьянства. Тогда в моей голове сложилась странная, но чёткая классификация: кто пьёт пиво – добряк, вино – язвительный, водку – злой. Диабло и его мать, конечно, были из последней категории. После нескольких рюмок они с наслаждением обсуждали всех, кого только можно. В том числе – мою бабушку.
– Представляете, эта старуха варит целую курицу, а потом для этой малявки снимает кожу, выбирает, что она будет есть! – хохотал он. – Избаловала! А мне теперь исправлять!
Он не понимал, что это было проявление заботы. Его мать швыряла ему тарелку, словно миску дворовым псам. А Диабло смешило, как бабушка обращалась со мной: ласково, аккуратно, будто боясь испортить.
Меня же злило, что он смеет так говорить о ней. Если бы бабулита это слышала – он остался бы без ушей.
Иногда, в трезвые дни, он приносил с работы сладости. Сажал меня к себе на колени, против моей воли, смачно целовал в щёки. Мне было противно. Его прикосновения – как смирительная рубашка. Не больно. Но мерзко. Я сразу вытирала его слюну с щеки, мама смеялась:
– Он просто хочет найти с тобой общий язык.
Сейчас меня мутит от этой фразы.
Деревня была оторвана от цивилизации. Несколько домов, лес и поля до горизонта. Даже в школу мы ездили на старом пазике – не на весёлом жёлтом автобусе, как я себе представляла. Там не было смеха. Только взгляды и пренебрежение.
В школе меня называли "заморышем", "чушкой", "уродкой". Смеялись. За спиной. В лицо.
Мои волосы – когда-то гордость бабушки – превратились в спутанный вихрь. Я уже не чувствовала себя принцессой. А одноклассники не видели во мне ничего, кроме бомжа.
Их оскорбления, как пыль, въедались в кожу. А дома меня ожидало продолжение: «Анорексичка». «Носатая чурка». «Уродина». Он повторял это при маме, она молчала.