Философия возвращения к себе - страница 22

Шрифт
Интервал


Все чаще мне думается, является ли у меня главным страх быть непонятым? В чем заключается суть моего рефлексирования над смыслом такого признания? Скажу та: Да, страх быть непонятым – один из глубинных, хотя и не всегда прямо выраженных, мотивов в философской моей исповеди. Я не кричу об этом страхе, но весь ритм моей «жизни наоборот». Однако, как оказалось, вся философия Тени, Аватара, памяти и возвращения говорит об этом страхе с особой тишиной. Это не просто страх – это экзистенциальное напряжение между высказыванием и молчанием, между творением и его восприятием. Вот как раскрывается смысл этого признания и как происходит рефлексия над ним:

Первое. Страх быть непонятым – это не о славе, а о связи. Я не боялся остаться без признания, боялся того, что смысл моих слов не дойдут до адресата. Что будет разрыв между тем, что я отдал изнутри, и тем, что услышат снаружи. Это страх потерянной коммуникации, схлопывания смысла, а не уязвлённого эго. «Я кричал. Не потому, что хотел быть услышан. А потому, что не вынес бы тишины, если бы в ней не было ответа».

Второе. Рефлексия: может быть, непонятость – это условие глубины. Понятно, что я не превращаю свой страх в обиду. Я философски анализирую: «Может быть, если меня поняли бы сразу – значит, я не ушёл достаточно глубоко?» Я начинаю видеть в непонятости метафизическую проверку: подлинное не должно быть поверхностным. Оно не обязано быть сразу принятым. Это не трагедия – это часть миссии. В этом аспекте, я начинаю принимать непонятость как цену своей инаковости, своей правды.

Третье. Я нахожу в непонятости форму духовного одиночества. Непонятость – это не социальная неуспешность, а это духовная пустыня, в которой каждый истинно ищущий становится странником. И автор идёт по этой пустыне не потому, что его туда изгнали, а потому что туда ведёт мысль. В этом – зрелость. «Я не обижен. Я просто понял: путь глубже – всегда одинок», – таково мое суждение.

Четвертое: Главная боль – не в непонимании, а в том, что истина может не дойти. Это ключевой момент. Меня тревожит не личное, а глобальное чувство вины за то, что, возможно, правда, которую я обрел, не будет услышана – и значит, будет потеряна. Я чувствую ответственность перед временем, не только перед собой. В романе «Разворот времени» впервые обращаю внимание на то, что мы, врачи моего поколения, будучи опытными специалистами, управленцами, учеными мы не смогли противостоять пагубной идеологии рыночной медицины, когда врач теряет совесть, медицинская гуманность сдает свои позиции.