знают, что для неё
лучше…А петь…так ведь и правда, петь-то она может где угодно и когда угодно, кроме работы, а так, чтобы одному лишь пению и только ему отдать всю свою жизнь, это не для неё, потому что там, в том мире, где поют по-настоящему, нужен талант – она была в этом уверена, а у неё – лишь хиленькие способности на тонких, подгибающихся ножках.
У Леры оказался голос нежнейшего серебряного колокольчика и безупречный слух, тут даже полный лох в вокале, каковым являюсь я, услышал бы это. Моё же пение подобно, наверное, крику вымершего миллионы лет назад древнего птеродактиля, хотя я птеродактилей и не застала, но полагаю, что скрипел он голосом именно так, как я. Но я уверена, что ведь и птеродактилю тоже иногда оооооочень хотелось петь, как и мне, ведь не только же соловью трелями исходить, да и виноват, что ли, птеродактиль в том, что родился не соловьём? А петь-то любой живой твари порой очень хочется…Я тогда не смогла сопротивляться неодолимому желанию, когда Лера начала романс Неморино, и осторожненько, как ступая на тонкий лёд, вступила с Лерой дуэтом, разумеется, со словами «ля-ля-ля», потому что ни она, ни я итальянского не знали. И Лера не только не возразила, но восприняла мой скрипучий крик как знак благодарности за понимание. Боже, как мы голосили! Боже, как же нам было хорошо!
А когда мы плавно закруглили наше «ля-ля-ля» взамен прекрасного итальянского, мы пару мгновений изумлённо молчали, глядя друг на дружку, а потом одновременно так расхохотались, как хохочут только в глупом детстве от глупых смешинок. И мы сквозь смех попытались вспомнить, как, какими зигзагами и кренделями мы умудрились от аптечных лекарств доскакать до Доницетти, до обожаемой арии Неморино, но – так и не поняли, а настроение почему-то сделалось такое же чудесное, как сама ария.
Не сошлись мы потом лишь в одном: я недосягаемо превыше всех в этой завораживающей арии ставила Марио Ланца, превыше самых именитых Карузо, Лемешева, Паваротти, других прославленных теноров – не знаю почему, но только Марио Ланца был для меня лично единственным и недосягаемым Неморино. Новая же моя знакомая, Лера, обожала Неморино больше всего в исполнении Сергея Яковлевича Лемешева, именно так она его и назвала – полным звучным именем. Тут не о чем было спорить.