И однажды, вот так ввалившись, я увидела на переднем сиденье некую старушку, очень элегантно одетую, в чудесной шляпке (это в такую-то непогодь!), которая ей потрясающе шла. Глазки у старушки были ненавязчиво подкрашены, губки подмазаны, но всё аристократически в меру. И тут она увидела меня – эдакого большого красочного попугая и тихо ахнула…И тут же милым голоском запричитала, дескать, садитесь вот тут вот, напротив (там полно было свободных мест), даже маленькой своей ручкой в замшевой перчатке заманчиво похлопала по сиденью напротив неё. Я улыбнулась ей одной из самых своих обворожительных улыбок, села, и она тут же выразила восхищение моим экзотическим видом, сказав, что видит перед собой "настоящую леди…", а, каково? Я поблагодарила, конечно, мы чуток, исключительно ради приличия начала беседы, поругали погоду, а потом она начала говорить…Боже, какое это было чудесное разноцветное месиво, точно под стать моему попугайскому стилю, из всего, что собрано в её памяти: из её "добрых старых друзей", которые все сплошь разные академики и её не забывают, из вычитанных и услышанных из всяких телешоу фраз обо всех никогда негаснущих звёздах российской эстрады, из её мнений по поводу всего на свете, в том числе, внешней политики США и Евросоюза, атомных электростанций, пущенной на произвол судьбы земной экологии, космическом мусоре и космических станциях, о жизни на Луне и Марсе, а, может быть, даже и на спутнике Сатурна Европе, одним словом, бабулька моя была подкована на все 100% по всем актуальным вопросам политики, экономики, эстрады и культуры не только в родной стране, но и всего мира. Правда, все новости она валила в одну кастрюлю, в один суп, и получалось сногсшибательное варево. Сначала я ещё пыталась что-то ей отвечать, но мои слабенькие примечания к её глубоким познаниям просто тонули не слышимые, тут же заглушаемые её льющейся без всяких переходов речью всего обо всём. Я очень быстро поняла, что мои ответы моей милой бабульке совсем не нужны, ей нужно, чтобы напротив неё сидел кто угодно, но кому она может беспрепятственно и безостановочно излагать свои взгляды по всем вопросам земного бытия. А смотреть на неё было поистине необыкновенно увлекательно: она вся отдавалась той теме, которую излагала в тот или иной момент, щёчки её совершенно естественно разрозовелись, искусно подкрашенные глазки чудесного, когда- то, видимо, ярко-синего цвета, а ноне уже не совсем яркого, казалось, тоже говорили, жили именно тем, о чём она так эмоционально повествовала, губки всё время меняли выражение в зависимости от её отношения к тому или к тем, о чём или о ком она поминала. А как элегантно-плавно она всплёскивала или разводила маленькими изящными ручками точно в такт тому, о чём говорила, казалось, что ручки её танцуют под ноктюрны Шопена…Она казалась баронессой или герцогиней королевских аристократических корней: сплошное изящество и грация, притом ни малейшего высокомерия и чванливости. Старушка была замечательная, чудесная! Мне уже и не грезилось и не хотелось ничего отвечать, тем более, что ей это было совсем не нужно, ни к чему, я просто смотрела на неё, её мимику, её выразительные и широкие жесты и внутренне восхищалась, как будто лицезрела в театре прекраснейшую актёрскую игру. Жаль всё же, что она не дала мне спросить хоть что-то, потому что мне действительно хотелось спросить её, имеет ли она какое-то отношение к актёрскому мастерству или, может быть, к балету?