– Честер, это Лана, дочь Джека Сполдинга. Мне нужна ваша помощь, – сказала она, решив не тратить время на любезности.
– Что тебе нужно?
– Я прилетела вчера увидеться с отцом, но не успела. Сейчас я у его соседей, Вагнеров. Утром приезжали агенты ФБР и забрали родителей, а я осталась с детьми. Они еще не вернулись, девочки боятся. Вам что-то известно?
Повисло долгое молчание; она слышала лишь дыхание Хоокано.
– Это не телефонный разговор, Лана. Соболезную тебе, Джек был мне хорошим другом. На острове ведутся аресты. Задерживают всех, кто может представлять угрозу. Японцев, немцев, итальянцев.
– Не думаю, что Вагнеры представляют угрозу.
– Рисковать никто не станет.
Его голос звучал очень сурово.
– А если родителей арестуют, что будет с детьми?
Он откашлялся.
– Их, скорее всего, отправят в приют. Если нет других родственников.
О таком последствии войны она прежде даже не задумывалась, но теперь столкнулась с ним лично. При мысли, что девочки попадут в приют, ей стало нехорошо.
– А что будет с арестованными?
– Лучше не лезь в это, Лана. Тебя это не касается. Дело серьезное. Правила изменились. Еще не хватало, чтобы тебя заподозрили в связях с нацистами.
Она увидела в окне профиль Коко, ее носик-кнопочку и худенькие плечики. Она с тревогой высматривала родителей. Сердце Ланы сжалось. Нет уж, ее это касается, подумала она. Еще как касается!
– А вы можете мне еще что-то сказать? О вторжении?
– Не по телефону. Советую тебе уехать в безопасное место подальше от Хило. Подумай, куда отправился бы отец, – последние слова замшерифа произнес нарочито медленно.
Знал ли Честер про дом на вулкане?
– Но гражданским запретили выезжать на дорогу.
– Напечатай письмо на машинке и подпиши его моим именем.
Лана повесила трубку и почувствовала себя еще хуже, чем до звонка. Как ей все рассказать Мари и Коко? Мари казалась достаточно рассудительной, но Коко… та была совсем из другого теста. Возможно, Честер ошибался, но она в этом сомневалась. Она подошла к крыльцу дома Вагнеров, Коко мрачно взглянула на нее в меркнущем свете заката.
– Ничего не буду есть, пока они не вернутся, – заявила она, сложила руки на груди и заерзала на стуле.
А вот Юнга, кажется, была готова проглотить мясную запеканку целиком. Одно ухо у нее так и не встало, и Лана должна была признать, что это делало ее совершенно очаровательной.