– Не писать? – удивился Пудовкин и навалился на одноклассника. – Почему это?
Женя был не так глуп, как могло казаться, и по-животному всегда чувствовал обман, опасность и выгоду.
– Потому что… потому что… потому что звонок сейчас прозвенит. На большой перемене напишешь. Или на музыке, – выкрутился Петя и поспешил в класс, заманивая великана за собой.
Тот послушно кивнул, подхватил, как пушинку, свой огромный рюкзак, ручку и листок и пошёл за Петренко. На урок литературы.
– Ну давай, – зашипел Пудовкин и подтолкнул локтем Петю.
Они сидели на уроке музыки, на задней парте школьного амфитеатра, среди горшков с цветами и кактусами. Отсюда было лучше видно, как волновалась музыка. Музыка текла от фортепьяно, треугольников и маракасов в руках школьников, музыку излучала Клавдия Карловна – худенькая учительница пения и гармонии, стоявшая посреди площадки внизу.
– Что писать? – не унимался Пудовкин. Он даже головой затряс, чтобы Петя уже сделал что-нибудь.
А Петя грыз ручку и думал о Бабе-яге и ёлочной звезде. И держался. И ничего не писал. В конце концов Пудовкин, тяжело вздыхая, сам взял ручку и склонился над листком. Но затем, сдвинув брови, потянулся вперёд и сунул листок соседу с передней парты. На одну треть исписанный лист достался вертлявому и худенькому Игорю Гнездову.