От резкого звука партизан вздрогнул и открыл глаза. Несколько секунд он не мог понять, где находится. Лежал на жёстком топчане, укрытый шинелью, и постепенно осознавал, что это сон.
Темно. Пахнет сырой землёй, гарью и чем-то тяжёлым – спёртым воздухом, сдобренным потом и табачным дымом. Где-то у входа заскрипела деревянная ступенька. Тяжесть всё ещё давила на грудь. Мысли путались. Перед глазами стояли белые глаза, миски, мёртвые лица жующие какую-то белую кашу. Провёл рукой по лицу, выдохнул, пытаясь стряхнуть липкую тень сна. Поднялся и сел. В темноте тихо посапывали спящие, кто-то кашлянул. Над головой потрескивал фитиль в керосиновой горелке. В тусклом свете пламени колыхались тени на стенах землянки.
– Кошмар приснился? – раздался хрипловатый голос где-то сбоку.
Не ответил. Только покачал головой и нащупал флягу. Горло пересохло.
Снаружи снова послышался шум – что-то глухо хлопнуло, собака коротко тявкнула, затем всё стихло. Встал, накинул куртку и пошёл к выходу, пригнувшись под низким потолком. Нужно было развеяться. Подышать. Или просто уйти от этого сна – куда угодно.
Солнце клонилось к горизонту. Он подходил к железнодорожному мосту. Немцы построили его недавно. Когда-то здесь бродили только рыбаки и пастухи. Теперь тянется узкоколейка. Рельсы прокладывают пленные и согнанные с окрестных деревень мужики.
Вода реки, как зеркало, отражало небо. На поверхности медленно кружились листья, сорванные ветром.
Он шёл сбоку песчаной дороги, укрываясь в небольших зарослях, и, услышав немецкую речь, негромкую, почти будничную, замер, затем осторожно спустился с дороги к реке и присел в камышах. Сердце колотилось, хотя вокруг было тихо. Ни тревоги, ни стрельбы.