Апельсиновые и гранатовые деревья тоже были прихотливо разбросаны по саду, и, прохаживаясь в их тени, Юсуф чувствовал, что вторгается в запретное, виновато вдыхал аромат их цветов. Со стволов свисали зеркала – слишком высоко, чтобы мальчик разглядел себя в них. Лежа на земляной террасе перед магазином, Юсуф заговаривал с Халилом о саде, о его красоте. И хотя не смел сказать этого вслух, в такие минуты он более всего хотел бы оказаться затворником в тихом гроте – надолго. Гранат, втолковывал ему Халил, царь всех плодов. Он – не апельсин. Не персик, не абрикос, но соединяет в себе все их свойства. Это дерево плодородия, его ствол и плод упруги и податливы, как живая плоть. Но твердые, без сока, семена, которые Юсуфу были предложены в доказательство этого учения – дерзновенно извлечены из плода, висевшего в саду, – вовсе не напоминали вкусом апельсин, впрочем, Юсуф и не любил апельсины. Про персики он слыхом не слыхивал.
– А каковы абрикосы? – спросил он.
– Не так хороши, как гранаты, – сказал Халил и, кажется, рассердился.
– Значит, абрикосы мне не понравятся, – решительно заявил Юсуф, а Халил его словно и не услышал.
Но Халил и правда проводил теперь много времени в доме, а Юсуф как можно чаще наведывался в сад, хотя и понимал, что его визиты не остаются незамеченными. Он слышал, как взмывает внутри дворика при доме жалобный голос, и догадывался, что голос этот поверх стены обращается к нему. Госпожа.
– Она видела тебя, – говорил ему Халил. – Сказала, что ты красивый мальчик. Она наблюдает в зеркалах на деревьях, когда ты гуляешь в саду. Ты заметил зеркала?
Юсуф думал, Халил посмеется над ним, как смеялся над пылом Ма Аюзы, но Халил сделался угрюм и недоволен, чем-то он был озабочен.
– Она очень старая? – спросил Юсуф, пытаясь спровоцировать Халила на обычные его подначки. – Госпожа – старая совсем?
– Да.
– И уродливая?
– Да.
– Жирная?
– Да.
– Она сумасшедшая? – продолжал Юсуф, как зачарованный наблюдая за нарастающим, но словно бесстрастным гневом Халила. – У нее есть слуги? Кто готовит?
Халил отвесил ему несколько пощечин, потом сильно ударил по голове. Он зажал голову мальчика между своих коленей и подержал так, а потом резко его оттолкнул.
– Ты ее слуга. Я ее слуга. Мы ее рабы. Ты совсем головой не думаешь? Глупый мальчишка-суахили, жалкий идиот… Она больна. Ты совсем не смотришь глазами? Такому, как ты, лучше сдохнуть. С тобой каких только бед не приключится, а ты так ничего и не сделаешь. Пошел прочь! – завопил Халил, в уголках его рта выступила пена, тощее тело затряслось от сдерживаемой ярости.