Кукла смотрела на меня и молчала, и мне ничего не оставалось, как заговорить первой:
– Добрый день, Марлен, – сказала я мягко. – Меня зовут Кэтрин Ботэ, и я надеюсь, что мы с вами подружимся. Ваш дядя поручил мне начать ваше обучение, и мне хотелось бы узнать, что вы умеете, чему хотите научиться. Вам нравится рисовать? Я привезла акварельные краски и могу научить вас рисовать прелестные картинки. Вы когда-нибудь рисовали акварелью?
Я ждала ответа, но девочка молчала. Она даже поджала губы, показывая, что не желает разговаривать.
– Вы должны ответить барышне Ботэ, Марлен, – заметила госпожа Броссар. – Молчать – это невежливо.
– Наверное, Марлен растерялась… – решила я оправдать свою ученицу.
Но тут фарфоровая кукла шевельнула пунцовыми губками и сказала с необыкновенно взрослой и холодной интонацией:
– Она мне не нравится. Пусть уходит.
Первая встреча с ученицей прошла не самым лучшим образом, так же, как и с её «доброй» нянюшкой – госпожой Броссар. Надо отдать нянюшке должное – она сразу же попыталась сделать девочке внушение насчет меня.
– Вы не можете говорить про барышню Ботэ «она», – строго чеканила госпожа Броссар. – Обращаясь к ней, вы должны проявлять уважение. Потому что барышня Ботэ находится здесь по приказу милорда Огреста, и вы должны слушаться её так же, как меня.
Но я видела, что слова летят мимо ушей фарфоровой куколки. В пансионе мне приходилось видеть таких учениц. Не все были рады оставить свой дом и оказаться в пансионе, где свобода жестко ограничивалась – шалить нельзя, бегать нельзя, ложись спать и вставай в одно и то же время, в субботу и воскресенье ходи на церковные службы, пусть даже снег по колено или дождь льёт не переставая. А ещё каждый день – занятия до вечернего колокола, и потом – домашние занятия, дежурства в кухне, в прачечной, в швейной мастерской… Многие девочки плакали, тоскуя по дому, но некоторые выбирали другой способ протеста – хранили гордое молчание, замыкаясь в себе. Это могло произойти и в том случае, если обнаруживалось, что все знают то, чего не знаешь ты, или если у других новенькие сумочки для рукоделия, подаренные родными, а у тебя – казённая корзинка из ивовых прутьев. Видела я и таких, которые приезжали к нам в штопаных на сто раз чулках, но задирали носик со спесью, достойной десяти поколений благородных предков.