Эндрю отложил ручку и перечитал написанное. Получилось местами нескладно, но он все равно был доволен. Хотя Бог лишил его Клары, он вооружится ее убеждениями, будто мечом. Он больше не станет поклоняться разрушительным идолам тщеславия и богатства. Да, он продолжит наращивать свой капитал и укреплять репутацию в деловом мире, но лишь ради одной высшей цели – помощи и содействия другим людям, особенно иммигрантам, желающим закрепиться в новом отечестве и продвинуться наверх. Даже в плотном тумане отчаяния Эндрю позволил себе улыбнуться. У него все-таки нашлось утешение. Это письмо порадовало бы его Клару.
4 ноября 1863 года
Филадельфия, штат Пенсильвания
Я не должна была ехать. Не мне, а Сесилии или Элизе полагалось бы киснуть в смрадной общей каюте на трансатлантическом корабле. Это их право – а для Элизы и вовсе прямая обязанность, ведь она старшая из нас троих, – пуститься в путь и устроиться в новой стране. Но родители привели убедительные аргументы, почему сестрам следовало остаться дома: Элиза, недавно отметившая двадцать первый день рождения, находилась на пороге замужества, которое позволило бы нашей семье сохранить ферму на арендованных землях (я, наверное, тоже могла бы найти жениха, но отец говорит, что я слишком умна для брака), а пятнадцатилетняя Сесилия еще маловата для самостоятельного путешествия и к тому же слаба духом. Так что кроме меня спасать семью больше некому. Безусловно, родители были правы. Я согласилась с их соображениями и поднялась на борт «Странника», невероятно гордясь своей миссией. Однако теперь, сорок два дня спустя, отчаянно жалела о том, как заносчиво и надменно повела себя с сестрами перед отъездом. Я осознала, что считаться родительской síofra – волшебным ребенком-подменышем, способным принять любой облик, которого потребует Америка, – не самый счастливый удел. К тому же я безумно скучала по сестрам.
Яркий свет, хлынувший в приоткрытый палубный люк общей каюты, на секунду ослепил меня. Я невольно зажмурилась. Даже когда он немного померк, я продолжала сидеть с закрытыми глазами, стараясь впитать в себя больше тепла от осеннего солнца. Мне хотелось, чтобы солнечные лучи очистили меня, выжгли кислую вонь долгого трансатлантического перехода, осушили горькие слезы разлуки с домом.