В тот момент инстинкт пересилил паралич. Ариадна вскрикнула – не крик страха, а дикий, первобытный вопль выживания – и бросилась не назад, а вперед, под протянутую клешню. Она проскользнула между массивных ног чудовища, ощущая жар и влажность, исходящие от его тела, и выкатилась в проем, за пределы своей каменной утробы.
Она оказалась в коридоре. Длинном, извилистом, выдолбленном в той же пульсирующей, светящейся зеленовато-желтым светом породе. Воздух вибрировал от гула, который теперь был громче, мощнее. Откуда-то издалека доносились те самые неясные звуки – стоны, скрежет, щелчки, сливавшиеся в жуткую симфонию этого места. Коридор тянулся в обе стороны, теряясь в мерцающей полутьме.
За спиной раздалось громкое, яростное шипение и тяжелый топот. Чудовище развернулось, выходя из камеры. Его щели-глаза нашли ее. Оно двинулось за ней, тяжелое, неспешное, но неотвратимое.
Ариадна вскочила на ноги. Выбора не было. Она рванула вправо, в глубь неизвестного, сжимая в руке окровавленный костяной шип – единственную ниточку надежды в каменных кишках живого астероида, плывущего сквозь бездну. Ее каменная утроба осталась позади, но истинный ужас только начинался. Она бежала, а за ней, как воплощение кошмарной реальности, неумолимо приближалось шипящее нечто из глины и металла, и стены вокруг пульсировали в такт безумному сердцу Собирателя.
Глава 2: Галерея Увечных Чудес
Адреналин гнал кровь по венам, заглушая боль и усталость. Ариадна мчалась по коридору, подпрыгивая на неровностях влажного, пульсирующего под ногами "пола". За спиной нарастал тяжелый топот и неумолчное, яростное шипение. Она не оглядывалась. Одно неверное движение – и клешни из глины и ржавого металла сомкнутся на ней.
Коридор был не просто туннелем. Он был живым. Стены дышали. Складки плоти-камня расширялись и сжимались с тихим хлюпающим звуком. Фосфоресцирующие прожилки на стенах пульсировали в такт общему гулу, отбрасывая жуткие, пляшущие тени, которые казались самостоятельными сущностями, готовыми оторваться от поверхности и наброситься. Воздух был насыщен влажностью и густой смесью запахов: прелой органики, химической горечи, озоном, как после грозы, и всепроникающей сладковатой нотой гниющей плоти. Откуда-то сверху капала та же светящаяся слизь, что была в ее камере, оставляя на полу мерцающие лужицы.