Стрелка на придорожном знаке сообщает: «Алькасар-де-Сан-Хуан ― 1 км». Забиваю название в поисковик и обнаруживаю, что это живописный городок со старинными зданиями и узкими мощеными улочками, а еще в нем есть несколько ресторанов с отличной, судя по отзывам, кухней. Идеально. Выбираю один из них.
– Сверни на следующем съезде, ― говорю Кайлу. ― В паре километров отсюда есть ресторан, у него оценка четыре и семь десятых.
Но он, кажется, не слышит меня ― его взгляд прикован к шоссе.
– Кайл? ― говорю я чуть громче. Мы приближаемся к съезду. ― Сверни здесь. Здесь!
Он весь словно закостенел. Мы уже подъезжаем к повороту, а он все еще не реагирует.
– Кайл!
Я хватаюсь за руль и дергаю его в сторону. Фургон чуть не съезжает с дороги.
– Нет! ― кричит он, пытаясь выровнять машину. Когда ему удается справиться с рулем, он тяжело дышит от ярости. Затем Кайл обрушивает на меня весь свой гнев, каждое слово буквально пылает им:
– Никогда больше так не делай!!!
В его голосе столько яда, что я непроизвольно дрожу.
– Мне очень жаль, правда. Я думала…
– Замолчи! ― кричит он, вцепившись в руль и не сводя глаз с дороги. ― Пожалуйста, перестань думать, перестань говорить, перестань быть такой, какая ты есть.
Его слова задевают меня ― глубоко, очень глубоко. Я опускаюсь на сиденье и смотрю в окно ― мы едем по проселочной дороге, которая тянется вдоль реки. Проходит две или три минуты в тишине, а затем я вижу, как из гнезда вдалеке взлетает аист и поднимается в небо. Это знак, так и должно быть. Это жизнь напоминает мне, что теперь я свободна, что никто не может причинить мне вреда, я не должна ничего принимать близко к сердцу и уж точно не должна чувствовать себя так. Поэтому я думаю о своей матери и о том, с какой радостью я скоро встречусь с ней; о Бекке, потому что мысли о ней всегда вызывают у меня улыбку; и о Бейли, которая не позволила бы никому испортить ей день, а уж тем более день рождения. И я улыбаюсь через силу. Может быть, благодаря этому и сердце перестанет обливаться слезами.
Кайл едет по грунтовой дороге, ведущей к ресторану, и наконец паркуется в тени осины, а я продолжаю снимать все подряд: белую таверну с синими деревянными ставнями; два огромных глиняных кувшина по обе стороны резной входной двери; листья осины, мерцающие серебром в потоке солнечного света; старую ветряную мельницу с белым цилиндрическим основанием и черной конической крышей. Я словно перенеслась в другую эпоху, в другой мир ― в тот мир, из которого сделаны грезы.