Дневные же, наоборот, вбирали энергию из сияния Солнца и ясности дня. Их силы были мощнее под открытым небом, в лучах дневного света. К ним относились ведьмы, чья магия часто была связана с природой и жизнью, цветущей под солнцем; фейри, чья связь с природой была неразрывна с дневным миром; и оракулы, чьи видения были яснее при свете дня. Их магия была более явной, связанной с сознанием и видимым миром.
Читая эти строки, я почувствовала, как история Пансионата оживает в моих руках. Я была частью этого наследия, частью этой древней борьбы за право быть собой. И слова Лиры о "дневном" и "ночном" обучении обрели новый, глубокий смысл. К какой группе отношусь я, с моей странной, неведомой силой анимансера? Кем были мои предки, если мой дар настолько редок, что даже Астория, наследница основателей, назвала его особенным? Бумаги в моих руках хранили ключи к этим вопросам, к пониманию того, кто я на самом деле и какое место занимаю в этом мире магии и теней.
Дальше, после истории основания, следовало множество страниц, исписанных плотным, витиеватым почерком. Слова и понятия смешивались в моём сознании, превращаясь в неразбериху. Было написано что-то про "ману" – энергию, пронизывающую всё сущее, про "источники силы", которые могут быть внешними (Луна, Солнце, Земля) или внутренними, про "контроль" – ключевое слово, повторявшееся снова и снова, как заклинание. У меня кружилась голова от этой новой, ошеломляющей информации, от осознания масштаба мира, в который я, кажется, оказалась втянута. Строки плыли перед глазами, сознание отказывалось усваивать эти чуждые концепции.
Я не помню, как это произошло. Усталость после всех потрясений, тяжесть незнакомых слов, давящая атмосфера Пансионата – всё это навалилось разом. Бумаги выскользнули из ослабевших пальцев и мягко упали на пол рядом со шкатулкой. Я склонила голову, моргнула раз, другой, и веки стали тяжёлыми. Сон навалился мгновенно, без предупреждения, глубокий и беспамятный.
Очнулась я резко, словно кто-то плеснул на меня ледяной водой. Но воды не было. Был холод. Пронизывающий, жестокий холод, который вгрызался в кожу, пробирался под одежду и достигал самых костей. Возможно, именно этот невыносимый холод и вырвал меня из забытья.
Я резко, судорожно встала, дрожа всем телом. Вокруг был полумрак. Густой, непроглядный полумрак, который не давал рассмотреть детали, превращая всё в смутные, угрожающие тени. Я оказалась… не в своей новой комнате пансионата. Ни кроватей, ни стола, ни шкафа.