Казарма. Десятки людей спят вповалку на кроватях, на ворохе скомканного белья между кроватями на полу. В воздухе стоит густой смрад от немытых тел, грязной одежды, заскорузлых бинтов, гари и земли. Я пытаюсь уснуть, но опять не могу. В голове какой-то шум, будто от контузии. Открываю глаза и смотрю в темноту комнаты. Через какое-то время опять показалось, что по узкому проходу между спящими прошел прозрачный силуэт. Если даже это было следствием переутомления или легкой контузии, шумевшей в голове, то как можно было объяснить, что некоторые спящие рядом с проходом солдаты перестали стонать. Будто кто-то невидимый успокоил их раны и тревожные сны. Я напрягаю зрение, пытаясь разглядеть невидимку, но воспаленные глаза начинают слезиться, и я даю им передышку. Лежа с закрытыми глазами, я особо остро ощущал, как болит все тело и трясутся руки – сегодня весь день пришлось работать на укреплении крепости. Но когда я прислушался к себе, то понял, что эта дрожь была иной природы – это было Предчувствие. Такое чувство не обманывает. Мое время на этой войне истекало. И то, что вчера приходили парламентеры, говорило о том, что немцы готовятся начать очередной штурм. Потому что обычно они забрасывали нас письмами, где писали про свое могущество и нашу скорую смерть. А раз сегодня прислали офицера, значит все плохо, все очень плохо. Я же видел, как этот офицер смотрел в нашу сторону. Он был испуган, изрядно испуган. И если их пушки, их хваленое сверхмощное оружие не способно нас сломить, что они могут придумать в этот раз? Рогов правильно сказал – не люди они. Выглядят только как люди, а внутри чернота, звериная суть. И имея такую изнанку и в придачу к этому мощное оружие, что сможем противопоставить им мы, изможденные, усталые, раненые и оглохшие?
Предчувствие… Было странно, но от того, что я точно знал, что скоро погибну, мне совершенно не было страшно. Я даже почувствовал, как перестало трястись тело, а внутри пошло во все стороны волной умиротворяющее тепло, будто выпил стакан водки. Стало вдруг очень спокойно и хорошо. Что это? Понимаю, что рядом кто-то стоит, силюсь открыть глаза и не могу. Перед глазами вдруг отчетливо возник чудесный летний луг, усыпанный ковром белых цветов. Ромашки. В небе ярко светит солнце. Вдалеке стоит стеной изумрудный лес, над которым клубятся белые шапки облаков. Я сплю? Какой чудесный сон! Я вдыхаю в себя горячий летний воздух, пропитанный сладким запахом цветов, и смеюсь. Я вижу, как бежит ко мне по зеленой траве мой десятилетний сынишка. Он смеется. Какое это счастье видеть, как смеются твои дети! Нет ничего прекраснее этого смеха на свете! Как жаль, что для того, чтобы это понять, нужно оказаться в горниле жуткой войны, на грани жизни и смерти. Я распахиваю в сторону руки и бегу навстречу ему. Это самый лучший сон в моей жизни! Самый лучший! Спасибо тебе, ангел, за него! За этот прощальный подарок, наполнивший душу спокойствием и теплом. Сын подбегает ко мне, и я кружу его в своих объятиях, крепко-крепко прижимая к себе, словно самую большую драгоценность на свете. И плачу. Нет ничего зазорного в слезах. На войне это можно себе позволить. Тем более во сне, когда никто этого и не заметит. Ну, разве кроме еле заметного силуэта, который сидит рядом со мной и гладит меня по голове невидимой рукой, словно наблюдая за моим прощанием с сыном. Но скоро рассвет. Силуэт тает, и тает чудесный сон, выталкивая меня в будни. Я просыпаюсь и вытираю мокрые щеки. Нужно идти на построение смены стрелкового отряда. Я зябко встряхиваюсь, кажется, у меня озноб. Я улыбаюсь. Я знаю, что это не имеет уже никакого значения.