Великобритания и США предупредили советское правительство о том, что располагают данными о подготовке Германии к нападению. Однако эта информация встретила лишь очередное подтверждение стремления СССР сохранить мир.
Британский посол Сэр Стаффорд Криппс запросил встречу со Сталиным, чтобы лично передать эти сведения. Ему отказали. Тогда он попытался встретиться с Молотовым – и снова получил отказ. В конце концов, ему удалось добиться аудиенции у Вышинского, однако содержание их беседы так и не было обнародовано. Сложилось впечатление, что Вышинский едва ли не счёл сэра Стаффорда «провокатором» за предположение, что Германия может предать своих советских друзей. Криппс покинул Москву в начале июня, по всей видимости, потерпев неудачу. Официально было объявлено, что он едет в Стокгольм "лечить зубы". На самом же деле он отправился в Лондон по делам и не планировал возвращаться в СССР. Лишь сами немцы смогли в итоге сделать его миссию в России успешной, превратив Великобританию и Советский Союз в союзников.
Последний официальный приём в Москве перед войной, на котором я побывал, был устроен немецким посольством в здании старого австрийского представительства, находящегося по соседству с гостевой резиденцией Наркоминдела и, одновременно, совсем недалеко от моего офиса в переулке Островского. Буквально на расстоянии нескольких домов. Мероприятие включало показ фильма, демонстрирующего ужасы блицкрига на Балканах – излюбленный немецкий приём устрашения. Но присутствующих здесь сотрудников отдела по связям с иностранными армиями РККА, казалось, это зрелище не впечатляло. Американское посольство отклонило приглашение для дипломатического персонала, однако представители военного атташата пришли. Был там и я. В мои профессиональные обязанности входило узнавать и писать о том, что у немцев на уме. На следующий день я уезжал в отпуск. "Ты правда уезжаешь сейчас?" – спросил меня Дмитрий Попеску, секретарь румынской миссии. В его голосе звучала лёгкая нотка удивления. Максимум, что он мог себе позволить, это намекнуть мне. Но я этого не уловил. "Да", – ответил я и уехал.
Русская деревня в канун войны представляла собой завораживающее зрелище – панораму безмятежного, почти наивного спокойствия, царившего тогда во всех европейских странах, претендовавших на нейтралитет, пока Германия покоряла их соседей, чтобы вскоре обрушиться и на них.