– Али, твою же гребанную мать!
– Ага, только маму мою не трогай.
– Это то, о чем я подумал?
– Да, это кровь, нужно сделать экспертизу, кому она принадлежит, но я готова поставить свою печёнку на то, что это кровь Виталия Гереленко. Он работал в музее?
– Да, охранником.
– Хм, тогда, возможно, жертва просто подвернулась под руку.
Я достала мобильный телефон и сделала снимок.
– Герман, надпись нужно как можно быстрее перевести, – я ещё раз посмотрела на стену, – кажется, где-то я эти каракули уже видела, это похоже на иврит, возможно, вампирский иврит.
Герман наклонился ко мне и почему-то прошептал на ухо, хотя рядом никого не было:
– Я вижу, что у тебя появились мысли.
Я подняла голову и посмотрела в его темно-карие глаза. Ему было лет 40, но выглядел он намного старше. Скорее всего, причиной было то, что он постоянно хмурился: между бровей и на лбу пролегли глубокие морщины, и резкие, даже какие-то жестокие морщины были в уголках глаз. Он не любил вампиров настолько, насколько это вообще возможно. Они лишили его дочери – единственного близкого ему человека после смерти жены. Это было полтора года назад. После этого я вообще не видела, чтобы он хоть раз улыбнулся.
В общем-то дочь его не совсем мертва, но её жених оказался вампиром, и она дала согласие на свое обращение. Герман так и не смог принять этого удара и предпочёл считать, что его малышка мертва.
Он даже как-то раз попросил меня ее ликвидировать, но, во-первых, она была законопослушным вампиром: жила тихо со своим мужем под Москвой, содержала цветочный салон и питалась, насколько я знаю, исключительно донорской кровью (по крайней мере не попадалась), а во-вторых, я бы все равно не взяла это задание. Что бы там Герман ни говорил, он не простил бы мне убийство своего ребенка, пусть и обращённого. Такое не прощают. А наживать себе врага в лице главного следователя сверхъестественного отдела я не собиралась. К ведьмам далеко не все у нас относятся снисходительно – лучше не портить отношения с начальством.
К тому же до меня уже не раз доходили слухи, что через подставных лиц он и интересуется жизнью дочери и тайно помогает. Думаю, что однажды у них все наладится.
– Появились, – прошептала я тихо, отметив, что слова от какого-то смутно-страшного предчувствия застревают в горле, – но я не понимаю, для чего вампиру исписывать стену иероглифами мертвого языка. К сожалению, вампирский иврит я не изучала.