В глубине души я не считаю себя ученым. Но я стал своим в их круге, в который я втиснулся, как это было ранее с кругом богословов. Даже немного проще. Потому, что не надо было ничего делать. Надо было только уметь слушать. Но, слушая, не зевать, когда тебе монотонным голосом, без единой эмоции битый час рассказывают о какой-нибудь оригинальной гипотезе и фактах, свидетельствующих в ее пользу. Слушая, не улыбаться, когда факты выворачивают наизнанку, предавая анафеме здравый смысл. А еще нужно периодически задавать собеседнику глупые вопросы, которые позволят ему почувствовать уверенность в своих пустопорожних построениях. Чем более глупым и некомпетентным ты себя проявишь, тем более лестно они отзовутся о тебе в беседе с каким-нибудь другим корифеем, и у тебя постепенно сложится реноме. Так, в очередной раз ты станешь своим среди чужих, имитируя их манеры и облик, вовремя прикусывая язык, когда наружу просится какое-нибудь живое сравнение или догадка, бросающая свет на их внутреннее убожество. У этих людей фантазия одна на сто человек. Но они застолбили все интересные для меня темы, и я пришелец в их мире. С этим приходится считаться, как считаются с порядками страны, когда получают визу на въезд или вид на жительство.
Я просто брежу местами, в которых происходили важные для человечества дела. Меня не очень заводит история, которая на бумаге. Я достаточно прочитал. Мне ближе другая. Та, частью которой являюсь я сам, и все что я вижу, глядя вовне, на мир. Она не такая сглаженная, как та, которую находишь, зарываясь в книгу, но те, кто ищет правду в книгах, смешны, как страусы, засунувшие головы в песок. Не знаю, как объяснить понятнее. Например, есть чудаки, которые любят футбол. Они знают всех лучших футболистов мира. Они смотрят все финалы чемпионатов мира. За их спиной крутят пальцем у виска серьезные люди. А я понимаю, что их влечет. Это тоже история, правда, игрушечная. Песочница, в которой происходят баталии, великие победы и вселенские катастрофы. Однажды мой хороший знакомый, под пивом, совершенно не спрашивая меня интересно это или нет, полночи доказывал, что, если бы корявый Ван-Бастен в 1989-м промахнулся по мячу, что он обязан был сделать, Лобановский не умер бы второсортным тренером, который не выиграл ни одного большого турнира. «Увы, – нашелся я что сказать ему тогда, – не проворным достается успешный бег, не храбрым – победа, не мудрым – хлеб, и не у разумных – богатство, и не искусным – благорасположение, но время и случай для всех их». Он молча смотрел на меня несколько секунд, потом достал блокнот и попросил повторить еще один раз. Медленно.