Мне безумно жалко было, что она ушла – и что я с ней не поговорила, и что с ней никто не говорил. Те, кто приезжали, они, естественно, разговаривали с Урсулой. А что может Урсула сказать о Елене Ивановне, кроме того, что она её почитает, она её любит, она её боготворит. Майна Деви могла сказать больше. Но, к сожалению, я приехала поздно, со своим примитивным языком. Дорджи, конечно, знает немножко английский, но он был ещё юношей в те времена, и он не был так близок Елене Ивановне.
Вопрос был про Урсулу. Она, собственно, не мешала. Она иногда подходила: “Что ты делаешь? Что ты пишешь, скажи!” Отвечу ей на английском.
Я, допустим, пишу там, где мастерская Святослава Николаевича, внизу, или на месте самадхи Николая Константиновича, – а холодно же, зима. Урсула наверху – усадьба-то повыше. Туман, моросит… Я смотрю – маленькая фигурка, как ёжик в тумане, машет: “Зиновья! Быстрей иди сюда, мне руки обжигает!”
Я подойду, она со стаканом большим – чай там у неё, лепестки роз заварены или ещё что-то: “Давай иди сюда, быстренько бери!”
Она вроде грубовата, и в то же время она проявляла заботу. Ей непонятно было, потому что обычно – пришли, посмотрели, да и ушли; а тут впервые в жизни она наблюдает такое явление. В девять утра открывается усадьба; я прихожу с рассветом; она выйдет в восемь к своей лошади, а я уже сижу около Гуго Чохана и работаю. Вечером она говорит: “Уже темно, ты что делаешь?” Я говорю: “Сейчас закончу и ухожу”.
И ей, конечно, непонятно было, почему это я тут от рассвета до заката. И что выдумывать ей, что рассказать, прочитать? У неё ощущение двойственности было.
Я не могу на неё пожаловаться, потому что лично против меня она не допускала никогда никаких выпадов. Она всегда искренне радовалась, когда я приезжала, и все свои обиды, какие у неё были, она мне их высказывала.
…Она просто не знает, она в тупике: с одной стороны, она испытывает огромную тягу, а с другой стороны, она не поймёт, что к чему. Я один день не пришла. Шёл дождь, и я не появилась в поле её зрения. Она уже звонит, бомбардирует Жиля (владелец гостиницы): “Где Зиновья? Что она делает?”
Ей нужно было хотя бы чуть-чуть поговорить, пообщаться: “Ты почему вчера не пришла?! Я тебя ждала, до обеда!” – “Мы не договаривались, что я приду. Я сказала, что ухожу повыше – гор много – и что вернусь после обеда…”