Сожаление скребётся в груди, отдавая тянущей болью.
Куда глядели мои глаза? Как можно было упустить такого мужчину? И дело не в его успешности, дело в нём самом.
Он настоящий. Без двойного дна, без подлости, без гнусности. Прямой, честный, открытый.
А я… идиотка. Не оценила ни его, ни его отношение ко мне. Когда поняла, что между нами всё серьёзнее, чем просто классный секс, я испугалась. Мне казалось, что человек с военным прошлым обречён на посттравматический синдром и мне это в жизни совсем не надо.
Любила ли я его тогда?
Нет, не думаю. Мне с Севой было хорошо, очень хорошо, тело на него реагировало, по коже возбуждение иголками рассыпалось, когда прикасался ко мне. А когда и в груди что-то шевельнулось, я поняла, что влюбляюсь, и мне стало страшно.
Однажды утром я встала, пока он ещё спал, решила повесить на крючок его упавшую куртку, а потом увидела, что из кармана выпала бархатная коробка. В ней было кольцо…
Я за пять минут собрала вещи и уехала. Написала уже из электрички «прости».
Знаю, что это был ужасный поступок, что нужно было хотя бы поговорить, глядя друг другу в глаза.
Но я струсила.
Подъезжает Сева к большому новому жилому комплексу. Раньше, когда я ещё жила здесь, его не было. Но Краснодар растёт быстро, моргнёшь – уже новый район с высотками. Чего уж говорить про пять лет почти…
И лишь когда он паркуется, замечаю, что Ромка-то уснул, умостившись у меня на коленях.
Сева обходит машину и открывает дверь возле меня.
– Идём, – кивает.
– Минуту, – осторожно перехватываю сына, – Ромка уснул.
Выбираться из машины с почти двадцатикилограммовым спящим ребёнком на руках сложновато, поэтому сначала аккуратно выставляю наружу ноги, потом придвигаюсь к краю сиденья.
– Давай мне, – говорит Сева и перехватывает Ромку.
– Спасибо, – отвечаю негромко, а у самой всё внутри в узел завязывается.
Он держит ребёнка на руках так уверенно, так надёжно, как… как настоящий его отец. Будто чувствует, что так это и есть.
А ведь так всё и могло быть, если бы не дурость моя…
Сева широким шагом с ребёнком на руках идёт к подъезду дома, а я молча семеню за ним. Ничего не говорю и ничего не спрашиваю. И даже надежду, вспыхнувшую внутри, стараюсь сдерживать и не давать ей разгореться. Чтобы потом не обжечься.
Заходим в подъезд, идём мимо консьержа и поднимаемся на лифте на четырнадцатый этаж. Лифт скоростной, но эти полминуты, пока едем, вся кожа покрывается мурашками рядом с Севой. Тону в его запахе – смеси туалетной воды и чего-то такого… знакомого… лично его. Во рту пересыхает мгновенно от волнения.