Томлин машинально кивал на увещевания Гарцеля, но мысли его кружились вокруг печи, как мотыльки вокруг огня. «Может, они правда там пируют без меня? – терзался он. – Может, прямо сейчас крошечные ржаные корочки летают по воздуху, а эльфийские плюшки танцуют канкан на раскалённых углях?»
Жужебер, тем временем, успел умыкнуть с полки калач и теперь с довольным видом жевал его, притворяясь, что просто вытирает рот рукавом.
—Эй, Томлин, – буркнул он, крошки сыпались изо рта, – если тебя так манит печь, может, там чертовски хороший рецепт спрятан? Делиться будешь?
Гарцель, услышав это, резко обернулся:
– Какая ещё печь? Томлин, ты либо домой идёшь, либо объясняешь, что за бред у тебя в голове!
Солнечный луч, пробившийся сквозь мукопыльное облако, вдруг упал на дверцу печи – и Томлину показалось, что из щели мелькнул крошечный смеющийся огонёк. Сердце его ёкнуло.
– Ничего, Гарцель, просто… показалось.
Но когда все отвернулись, он незаметно подмигнул в сторону печи. «Ждите меня, друзья. Я вернусь».
А на самом дне топки, в тени углей, кто-то тихонько рассмеялся в ответ.
Глава 2
Секреты старой печи
Томлин так и не решился заглянуть в печь той ночью. Гарцель, к неудовольствию помощника, задержался в пекарне дотемна, проверяя учётные книги. Когда мастер наконец ушёл, заспанный Томлин уже едва стоял на ногах – странное возбуждение от возможного существования хлебных эльфов сменилось обычной дневной усталостью.
Он уже собирался запереть дверь, когда из печи донёсся явственный шёпот:
– Ну и долго же ты собирался!
Парень замер, держа руку на железной заслонке. Из тёмного жерла медленно проступил полупрозрачный силуэт девушки с острыми ушами, вся её фигура мерцала, как пламя свечи на сквозняке.
—Ты… ты хлебный эльф? —глупо пробормотал Томлин, чувствуя, как поджилки предательски дрожат.
Призрачная девушка фыркнула – странный звук, похожий на шум ветра в пустой бутылке:
—Хлебный? Эльф? Ты ещё глупее, чем выглядишь! – фыркнула полуэльфийка, и её голос прозвучал так, будто кто-то провёл смычком по расстроенной скрипке.
Томлин хотел обидеться, но тут заметил, что сквозь её грудь отчётливо видна надпись на мешке с мукой: «Срок годности истёк». Всё-таки сложно спорить с призраком, когда он буквально читает тебе мораль через собственный кишечник.
Девушка в печи оказалась не просто призраком – она была похожа на рисунок на мутном стекле. Её острые уши дрожали, когда она говорила, а платье – когда-то нарядное, а теперь прозрачное, как старая паутина – колыхалось в несуществующем ветру. Томлин заметил, что там, где её ступни должны были касаться пола, лужицы разлитой воды покрывались тонким слоем льда.