Колобов вообще склонен ко всяким сердобольным порывам. Всегда прикуривает бомжам, переводит деньги больным детям, увидев рекламу, сдает донорскую кровь каждые два месяца и даже примерно ходит на университетские субботники, пару раз умудрившись затащить туда еще и моего брата, который искренне не понимает, почему нельзя просто доплатить сверху дворнику, а не убирать мусор самому, и все будут счастливы.
Зная это, я подозревала, что так будет, но надеялась, что Макс все-таки не поставит меня в один ряд с брошенной хозяином собакой, которую обязательно надо накормить и хоть немного приласкать. Чтобы не скулила. Потому что ему ее жалко.
Сейчас я чувствую себя именно той собачонкой, и мне милосердного Колобова хочется прибить. И действительно тихонечко поскулить – так поднывает раненая гордость и неразделенная любовь.
Я знаю, что он меня не любит.
Утром я ощутила это в миллионный раз, когда встретилась с братом и Анжеликой во дворе у Эмиля. Мы с Эндж должны были вместе ехать на работу, но Ярик ее перехватил и повез сам, хоть ему и пришлось из-за этого даже выбесить отца. При этом брат так смотрел на Эндж, будто сдохнет, если она просто сядет не в его машину. Вот примерно так выглядит любовь, а не "я тебе ничего не обещал", брошенное раздражённым тоном. На контрасте это ощущается особенно остро.
Макс включает музыку, но в салоне все равно оглушающе потрескивает тишина между нами. Ловлю на себе его косые беглые взгляды, жалящие то тут, то там.
Отворачиваюсь к окну, но мое периферийное зрение упорно живет своей жизнью и продолжает следить за соседом.
На языке вертится что-то вроде "ну и как там Малевич", но я никогда не опущусь до подобного вопроса.
Во мне будто рассыпаны тлеющие угли – все тело накаляется, кожу пощипывает.
Я не могу не думать о том, что произошло между нами меньше суток назад. Я, кажется, до сих пор его в себе и на себе чувствую.
Не знаю, думает ли Макс об этом – в конце концов сразу после он поехал к Малевич, и наверно у него есть более свежие интимные воспоминания после меня. И это противно осознавать до тошноты!
Но мне все равно чудится, что его взгляд изменился. Я считываю некий сексуальный акцент, который давит гораздо сильнее, чем обычно. Буквально ожогами покрывает любой оголенный участок кожи. Не просто ленивый мужской интерес, который в исполнении Макса вообще ничего не значит, а сконцентрированное желание, вязкое и удушающее.