— А морду бить?
— усмехнулся Иванов.
Участковый лишь равнодушно пожал
плечами.
— Мне пофиг. Пусть делают, что
хотят, лишь бы угомонились.
— И на мировую идти
никто не собирается?
— С этим? — пальцы
капитана буквально размазали окурок по пепельнице, —
А ты бы пошёл?
— Нет. Таких плющить надо.
Он же жлоб!
— Но грамотный, —
скучно дополнил полицейский, почти не глядя извлёк
из кипы служебных бумаг внушительную пачку объединённых одной
здоровенной скрепкой листиков, на первом из которых,
кроме текста, отчётливо виднелись регистрационный штамп,
и резолюция руководства «Принять к исполнению», потряс
ими в воздухе. — Заявление, объяснение,
опросы соседей... Как положено, мать бы его за ногу.
Ничего, разберусь, и не таким отказывали...
А ты по какому вопросу? — посчитав вступление
законченным, без подготовки перешёл он к главному.
Иванову такой подход понравился.
— Бомжика знаешь? Неподалёку
жил, в приямке с трубами.
— В тепловой камере?
— Да, наверное... Не знал,
как правильно называется.
— Тепловая камера, —
повторил участковый. — Знакомый персонаж. А что?
— Личность устанавливаю.
— Гигнулся? — без
какого-либо пиетета к усопшему поинтересовался
полицейский.
— Вроде как, теперь
в неопознанных числится. При нём ни документов
не нашли, ни вещей. В парке умер, — добавил
Иванов, чтобы исключить вопросы о территориальности. Умышленно
назвал другой район. — Опросили бомжей в округе...
в общем, методом личного сыска вышли на твои края.
Полицейский выдвинул один
из ящиков стола, покопался в нём и извлёк обычную
картонную папку. Пухлую, видавшую виды. Раскрыл, ловко замелькал
пальцами, перебирая хранившиеся в ней бумаги.
— Вот, — на стол легла
ксерокопия паспорта. — Он?
Развернув лист к себе, инспектор
всмотрелся в плохо пропечатавшееся, незнакомое лицо худощавого
мужчины.
— Пётр Сергеевич
Калиниченко, — начал он читать вслух, втайне радуясь
служебной обстоятельности и внимательности капитана
Жени, — 1962 года... Выписан... Собираешь сведения
о подучётном элементе?
— Есть такое. Так он или
нет?
— Без понятия, — честно
врал Иванов. — У нашего морда распухшая, синюшная.
Подрался где-то. Или побили. Но умер сам. Сердце, —
кривую ухмылку участкового, буквально кричащую: «Знаю я, как
у бомжей сердечные приступы бывают и как
к патологоанатому вы с пакетами вкусными бегаете»,
он предпочёл проигнорировать. — Давай я сфоткаю,
а там посмотрим.