Тёмная гладь отражала его лицо.
А потом…
Лицо под водой улыбнулось.
И это было не его отражение.
Кирилл отпрянул от колодца так резко, что ударился спиной о скрипучий сруб. Сердце колотилось так сильно, что он слышал его стук в висках.
– Это невозможно…
Он снова осторожно заглянул вниз. Теперь вода отражала только его бледное лицо и кусок вечернего неба.
– Галлюцинация. От усталости.
Но когда он отошел, из глубины донесся тихий плеск – будто кто-то провел ладонью по воде.
Василиса ждала его у края деревни, кутаясь в тулуп. В руках она держала сверток из грубой ткани.
– Ну что, городской, поверил?
– Я не…
– Видел её? – травница пристально смотрела на него.
Кирилл молча кивнул.
– Тогда слушай. – Она развернула ткань. Внутри лежали засушенные травы, кора черной березы и ржавый нож. – Это не просто убийства. Это обряд.
– Какой обряд?
– Она собирает части. Глаза, язык… – Василиса обвела рукой вокруг лица. – Чтобы восстановить то, что у нее отняли.
Ветер внезапно усилился, донеся с болота запах гниющих водорослей.
– Сегодня ночью она придет снова.
– Ко мне?
– Ко всем, кто из рода тех, кто был у березы. – Василиса сунула ему в руку сверток. – Положи это под порог. И не открывай дверь, что бы ты ни слышал.
Кирилл сжал сверток. Трава внутри странно пахла – как будто смесью полыни и… крови.
– А что будет, если я открою?
Василиса уже отходила, но на его вопрос обернулась. В сумерках ее глаза казались совсем черными.
– Тогда ты увидишь, как выглядит настоящий ужас.
Ночь опустилась на Дубравку, как черная пелена. Кирилл сделал все, как сказала Василиса: положил сверток под порог, зажег все свечи, какие нашел в доме (оказалось, Лиза хранила целый ящик церковных), и сел у окна с ножом в руках.
Первые часы прошли в напряженном ожидании. Потом он начал дремать…