Валентина вскочила, опрокидывая табурет, пальцы яростно сжали ложку. Сволочь, хочет запереть её в лечебнице и привести в дом эту сучку? Видит бог, она не хотела.
Какую «эту», Валентина не представляла, но глаз прочертил траекторию до Захара и обозначил точку удара, напряглась большая грудная мышца, и тут сознание промычало голосом мужа: «За тяжкое телесное, больная ты баба, могут и пятерик влепить, четыре года тебе мало было?».
Но её неожиданно отпустило, ложка выпала из руки, Валентина медленно подняла табурет, надоел этот бессмысленный разговор, уже решено, решено, решено.
– Пошёл бы ты со своим Свиридовым, хватило и одного раза, тебе самому зашиться не грех. И потом, Склифосовский, запомни, Тонька не ведьма, она моложе меня на пять лет. И простит, я уверена.
– Смешно, – парировал муж, отрезая ещё один кусок хлеба и насаживая на него горкой масло. – Я полгода в завязке, если ты не забыла. Короче, блинами займись, позову Халдеевых к ужину. В карты сыграем.
– Сам разбирайся с блинами, восемь лет оккупации истекли, не желаю более видеть твою наглую рожу и слышать постоянную ложь.
Захар ухмыльнулся.
– А-а, я понял. Ты уже с утра приложилась.
Она злобно фыркнула, задел его ироничный тон, вечная манера уколоть, сказать гадость. Как вообще она за него пошла, будто на поселении и других врачей не было? Да были. И инженеры, и эти, как их, коммерсы. И куда симпатичнее. Эх, голова-головушка.
– Вот и успокойся, – он глотнул кофе. – Ляг поспи, и дурь выйдет. Кстати, – он задумался, наблюдая, как Валентина уткнулась взглядом в темноту коридора. – Я тут подумал, пока за ум не возьмёшься, я на втором этаже поживу, зря, что ли, мастерил. Так что закинь мне туда бельишко.
Поджав губы, Валентина смотрела на прикрытую дверь чулана, откуда словно зазывал её слабый запах черёмухи. Подумала, что Халдеевых, рябого фельдшера с мымрой женой, перетерпит, может, принесут чего поприличнее самогона. Она встала и взглянула в бесцветные глаза мужа с презрением.
– Ну хорошо, постелю. А насчёт ужина, считай, он будет прощальным.
* * *
До того, как забраться по узкой, расшатанной лестнице на второй этаж, который муж называл заковыристо «мезонин», Валентина прошмыгнула в чулан, и самогон придал ей решимости. Наверху располагалась две узких комнаты, и ту, что поменьше, с окном, выходящим на сад, Захар приспособил для загулявших гостей. Поставил стул, кривой стол из сосновой доски, из той же доски сбил кровать. В комнатке царила прохлада, в целях экономии Захар прикрывал батарею до минимума.