– О боже! – взмолилась она. – Мальчик мой, если бы мы поженились!
Ее глаза внезапно стали совсем светлыми. Они были темно-синими с зеленоватым оттенком, но сейчас они переливались ярким сиянием.
«Словно все рождественские елки в мире горят у нее внутри», – подумал Пиннеберг и тут же смутился от умиления.
– Все в порядке, Ягненочек, – сказал он. – Давай поженимся как можно скорее, а?
– Мальчик мой, ты уверен? Я, конечно, и сама смогу с этим справиться. Но ты прав, будет лучше, если у Малыша будет отец.
– Малыш, – повторил Пиннеберг. – Да, точно, Малыш.
Он на мгновение замолчал. Он боролся с собой – только бы не сказать Ягненку, что в момент предложения он даже не думал о Малыше, а только о том, что поступил подло и теперь этим жарким летним вечером ему придется ждать свою девушку на улице целых три часа. Но он этого не сказал. Вместо этого он попросил:
– Встань, пожалуйста, лестница очень грязная. Твоя прекрасная белая юбка…
– Ох, оставь ты мою юбку в покое! Какое мне сейчас дело до юбок… Я так счастлива! О Ганнес, мальчик мой! – Она снова поднимается и бросается ему на шею.
Даже дом пожалел их: из двадцати семей, которые ходили по этой лестнице, ни одна не прошла после пяти вечера, хотя в это время кормильцы обычно возвращаются домой, а хозяйки бегают в магазин, чтобы докупить к ужину то, что забыли днем. Они были совсем одни.
Наконец Пиннеберг высвободился из ее объятий:
– Теперь мы можем пойти к тебе домой… Мы ведь жених и невеста. Пошли?
Ягненок с сомнением спросила:
– Ты хочешь пойти ко мне прямо сейчас? Не лучше ли будет мне сначала поговорить с отцом и матерью и подготовить их? Они ведь ничего о тебе не знают.
– Это все равно нужно будет сделать, так сделаем это сразу, – объяснил Пиннеберг, все еще не желая этого делать. – Как думаешь, они обрадуются?
– Ну да, – задумчиво протянула Ягненок. – Мама очень обрадуется. А отец… знаешь, не обижайся на него. Отец любит подтрунивать, но это он не со зла.
– Я все прекрасно понимаю, – сказал Пиннеберг.
Когда Ягненок открыла дверь в небольшую прихожую, из кухни тут же раздался голос:
– Эмма, это ты? Иди сюда сейчас же!
– Минутку, мама, – откликнулась Эмма Мюршель, – только сниму туфли.
Она взяла Пиннеберга за руку и на цыпочках повела его в маленькую комнатку, где стояли две кровати.
– Положи туда свои вещи. Да, это моя кровать, я на ней сплю. На другой кровати спит мама. Отец и Карл спят в чулане. Теперь идем. Погоди, твои волосы! – Она быстро провела расческой по его спутанным волосам.