У обоих бешено стучало сердце. Она взяла его за руку, они прошли через прихожую и распахнули дверь на кухню. У очага, ссутулившись, стояла женщина и что-то жарила на сковородке. У нее было коричневое платье и широкий синий фартук. Женщина на них даже не посмотрела.
– Эмма, быстро беги в подвал и принеси прессованных углей. Я Карлу сотню раз говорила…
– Мама, – начала Эмма, – это мой друг Иоганнес Пиннеберг из Духерова. Мы хотим пожениться.
Женщина у очага подняла глаза. У нее было острое лицо, острый грозный рот, очень светлые пронзительные глаза и десять тысяч морщин. Старуха из рабочего класса.
Женщина посмотрела на Пиннеберга, резко и со злостью, а затем вновь отвернулась к своим картофельным оладьям.
– Вот бестолочь, – сказала она. – Теперь ты тащишь своих парней ко мне в дом?
– Мама, – продолжала Ягненок, пытаясь рассмеяться, – он действительно хочет на мне жениться.
– Принеси угли, кому говорят! – крикнула женщина, орудуя вилкой.
– Мама!
Женщина вновь повернулась к ним.
– Ты все еще здесь? Затрещины ждешь?!
Ягненок тяжело вздохнула и напоследок сильно сжала руку Пиннеберга. Потом она взяла корзинку и, уходя, крикнула как можно радостнее:
– Я скоро вернусь!
Дверь в коридор захлопнулась. Пиннеберг остался стоять на кухне. Он осторожно посматривал на госпожу Мюршель, как будто один его взгляд мог вызвать у нее всплеск раздражения, а затем отвернулся к окну. Было видно только голубое летнее небо и несколько дымовых труб.
Фрау Мюршель отодвинула сковороду в сторону и продолжала возиться с конфорками – они сильно дребезжали и звенели. Она ткнула раскаленной кочергой в угли, что-то бормоча себе под нос.
– Извините, что вы сказали? – вежливо спросил Пиннеберг.
Это были первые слова, которые он произнес в этом доме, хотя ему, наверное, не следовало вообще ничего говорить.
Женщина резко обернулась к нему, будто стервятник. В одной руке она держала кочергу, а в другой вилку – не так уж и страшно, даже несмотря на то, что она тут же принялась ими размахивать. Страшно было видеть ее лицо, на котором дергались и плясали морщины, и еще хуже были ее жестокие и злые глаза.
– Только попробуйте опозорить девчонку! – крикнула она, словно была вне себя.
Пиннеберг попятился шаг назад.
– Я действительно хочу жениться на Эмме, фрау Мюршель, – начал он с тревогой.