: то были
времена, когда в течение двадцати лет как бы вообще ничего не происходило.
Привязанность хронотопа к пространству между тем означает, что, вопреки словам поэта, некоторый выбор все же есть, хотя он всегда труден. Писатель Владимир Максимов, с которым Горбачев разминулся в Ставрополе в 60-е, а познакомится и подружится в Париже уже после отставки, эмигрировав из СССР в 1974 году, продолжал писать по-русски и для русских, но сам попал в совершенно иной хронотоп: календарное время во Франции было тем же, что в Ставрополе или в Москве, а времена совсем другие.
Краткосрочное соседство в поезде, в котором едет юный Горбачев, пассажиров купейных и общих вагонов тоже было, если вдуматься, странным и даже невозможным: бабы с семечками даже представить себе не могли роскошь тех особняков в стиле модерн, которые еще в 20-е годы облюбовала для отдыха большевистская номенклатура – бесплатное лечение в санаториях Кисловодска было ее особой привилегией и формой поощрения.
Откручивая ногу от курицы, Горбачев едет сейчас не только в другое место, но и в другое, столичное, время. Через 20 лет ему предстоит размещать и навещать в старинных особняках Кисловодска высших руководителей СССР и построить там в лесу новую роскошную дачу ЦК. Между тем большинство его односельчан и прежних знакомых так и осталось в Привольном, будто в прошлом, хотя скоро сюда все же проведут электричество.
Представить себе дистанцию, которую Горбачеву предстоит пройти между разными мирами и эпохами, пока просто невозможно – она и задним числом не очень укладывается в голове. В этом есть и подтверждение советского мифа о рабоче-крестьянском государстве, и что-то от государствообразующего мифа США про чистильщика обуви, ставшего миллионером. Но миллионером Горбачев тоже не станет – зато благодаря ему в список журнала «Форбс» попадут многие его соотечественники. Хорошо это или плохо? Чтобы ответить на этот вопрос, и стоит писать и читать эту книжку.