Но тут все неловко молчали, а он говорил, громко и много. Прабабушка, обычно вежливая, вышла из-под его зонтика и пошла к выходу. Все потянулись за ней.
Потом дома это обсуждали: «Женька всегда лезет в кадр. Может быть, в этот раз ему официально разрешили любить Хрущева? Иначе бы не говорил во всеуслышание о глотке свободы и памятнике как его артистическом выражении».
В любом случае, подышать этой свободой удалось недолго. Вскоре кладбище закрыли для посещения, и почти четверть века войти туда можно было только по пропускам. Слишком много внимания уделяли приходящие этой могиле в самом конце аллеи. Цветы приносили, фотографировались, и, когда приезжали западные лидеры, все хотели навестить.
Если бы Хрущева похоронили у Кремлевский стены, как предлагали некоторые бывшие соратники – Косыгин и Микоян, – не было бы паломничества к опальному. Подумаешь, еще один «член» рядом с Кремлем. Микоян считал, что государство достаточно изменилось и не нужно больше полностью стирать бывших руководителей. Косыгин, возможно, предвидел, что из партработника, которого сместили за чрезмерную неофициозность, теперь сами аппаратчики сделали еще большую жертву режима, чье имя будет упоминаться в одной строке с Андреем Сахаровым и Александром Солженицыным.
Историк и в будущем эмигрант Александр Некрич, которому удалось прорваться на похороны в компании других старых большевиков, писал: «Какая ирония судьбы! Никита Хрущев будет покоиться среди артистов, поэтов, академиков, словом, среди интеллигенции, интеллигентов, к которым он часто бывал несправедлив, но лишь одни они поминают его сегодня добрым словом. А Тот, другой, и после своей смерти будет находиться вместе со своими соратниками у стен Кремля»[4].
Хрущев, который рывками и толчками стремился сделать систему более открытой, после смерти оказался виновным в создании еще одного режимного объекта. Кладбище открыли для посещения уже в перестройку, и, когда Билл Клинтон приехал в Москву для встречи с Борисом Ельциным в 1996 году, он, несмотря на плотный график, сделал то, что считалось знаком поддержки демократии в России: попросил отвести его к могиле Хрущева. К Сталину у Кремлевской стены он не пошел.