– Иди сюда, папа, – нетерпеливо проговорила я, протягивая ему шарик – чуть больше того, что был у меня в руке. – Давай посмотрим, как размер шариков влияет на их движение и скорость.
Папа с усмешкой взъерошил мне волосы.
– Хорошо, моя маленькая разбойница. Это эксперимент Исаака Ньютона. Бумагу приготовила?
– Приготовила, – ответила я, и мы опустились на колени на пол.
Папа поставил свой шарик на планку и, дождавшись, когда я сделаю то же самое, крикнул:
– Пошел!
Следующие четверть часа мы пускали шарики по скатам и записывали данные. Минуты пролетали как в тумане. Это было самое счастливое время дня. Папа по-настоящему понимал меня. Только он, один из всех.
Тут нас прервала горничная Даниэла:
– Господин Марич, госпожа Милева, ужин подан.
В воздухе витал мясной аромат моей любимой плескавицы, и все же я была огорчена. За ужином папа уже не принадлежал мне одной. Правда, разговор мы вели в основном вдвоем – мама почти ничего не говорила, только предлагала нам очередное блюдо, – но ее присутствие гасило мое оживление и папину открытость. У мамы было слишком много ожиданий относительно меня, и девочка, увлеченная наукой, в эти ожидания никак не вписывалась. «Почему ты не такая, как другие девочки?» – часто спрашивала она меня. Иногда она называла какую-то определенную девочку: обычных девочек в Руме было сколько угодно, выбирай любую. Имени моей покойной сестры мама, правда, никогда не называла вслух, но я знала, что оно подразумевается. Почему я не такая, какой была бы Милица, если бы осталась жива?
Часто в своей темной спальне, в ночной тиши, когда все засыпали, я думала: правильно ли я делаю, когда стараюсь оправдывать не мамины, а папины ожидания? Угодить им обоим сразу я никак не могла.
При всех расхождениях во взглядах на мое будущее папа не терпел никакой критики в мамин адрес, даже завуалированной. Он оправдывал ее требования: так и должна вести себя мать, которая оберегает свою дочь. И я понимала, что он прав. Мама любила меня и желала мне только добра, хотя ее представление о добре и не совпадало с моим собственным.
Ужин закончился, а вместе с ним и разговор вполголоса о Ньютоне. Меня отправили обратно в гостиную – одну. Что-то было не так между мамой и папой, что-то невысказанное, но ощутимое. Мама никогда не спорила с папой открыто, тем более при мне, но в ее поведении – необычно короткой молитве за ужином, резких движениях рук, передававших тарелки, отсутствии привычных вопросов, понравилась ли нам еда, – чувствовался дух противоречия. Желая занять себя до возвращения папы, я просмотрела данные, которые мы с ним собрали, и стала готовиться к следующему опыту, призванному проверить еще одну теорию Ньютона. Чтобы измерить влияние трения на движение одинаковых по размеру шариков, я попросила Юргена приготовить мне три деревянные планки разной степени шероховатости.