– А, это вы, фройляйн Марич, – проговорил он словно бы с удивлением. Как будто не знал, к чьему столу направляется. Как будто я до сих пор не проявляла при нем свой ум. Это притворное удивление было просто очередным способом оскорбить меня. И испытать.
– Ответ на ваш вопрос – один процент, – сказала я. Почувствовала, как еще сильнее запылали щеки, и пожалела, что открыла рот.
– Прошу прощения – не могли бы вы повторить это погромче, чтобы мы все могли приобщиться к вашей мудрости?
Мудрости! Это звучало как насмешка. Неужели я ошиблась с ответом? Неужели он злорадствует над моей неудачей?
Я откашлялась и повторила так громко, как только могла:
– Учитывая контекст вашего вопроса, ближе всего мы можем подойти к определению минимального времени, необходимого для охлаждения Земли на один процент.
– Верно, – признал Вебер с немалой долей удивления и разочарования в голосе. – Для тех, кто не расслышал – фройляйн Марич дала правильный ответ. На один процент. Запишите, пожалуйста.
Вокруг поднялся ропот. Вначале я не могла ничего разобрать толком, но потом выхватила из гула несколько фраз. Среди них определенно слышалось: «разбирается!» и «молодец!». Такие комплименты были мне в новинку. Я и до этого несколько раз правильно отвечала на вопросы Вебера, однако тогда это не вызвало ни малейшей реакции. Очевидно, сегодня моих соучеников просто обрадовало, что кто-то сумел осадить самого Вебера.
Когда лекция подошла к концу, я встала и начала собирать вещи в сумку. Герр Эйнштейн сделал несколько шагов к моему столу.
– Весьма достойно, фройляйн Марич.
– Благодарю, герр Эйнштейн, – негромко ответила я, кивнув головой. – Но я уверена, что любой из наших сокурсников мог бы ответить не хуже.
Я снова принялась собирать вещи, недоумевая, что это мне вздумалось приуменьшать свои достижения.
– Вы несправедливы к себе, фройляйн Марич. Уверяю вас, никто из нас, остальных, не знал ответа. – Он понизал голос до шепота: – Иначе бы мы не стали так долго терпеть издевки Вебера.
Я не смогла удержаться от улыбки: хватает же у этого герра Эйнштейна дерзости так отзываться о Вебере, когда он стоит тут же, на кафедре.
– Вот она, фройляйн Марич! Та самая неуловимая улыбка. Кажется, до сих пор я видел ее только дважды
– Неужели? – Я подняла глаза и взглянула ему в лицо. Я была не расположена поощрять его глупые шутки, особенно в присутствии сокурсников и Вебера – мне было важно, чтобы профессор воспринимал меня серьезно, – но и грубить не хотелось.