«…Бакинцы, несмотря на гражданскую войну и продовольственные трудности, прилагали максимум усилий [здесь и далее курсив наш. – В. В.] для увеличения добычи нефти: вводили в строй бездействующие скважины, буровые станки, чтобы обеспечить страну ценными топливом и смазочными материалами. Если в мае, до национализации, месячная добыча нефти составила 180 тыс. т, то в июне в Баку было добыто уже более 290 тыс. т нефти. <…>
Англичанам нужна была советская нефть, и за короткий срок они вывезли из Бакинского района свыше 0,5 млн т различных нефтепродуктов. Но бакинский пролетариат даже в мрачные годы мусаватистской реакции продолжал оказывать братскую помощь молодой Советской республике: по инициативе большевиков-подпольщиков в течение двух лет рабочие, рискуя жизнью, нелегально перевезли в Астрахань более 23 тыс. пудов бензина и нефтяных масел.
В своих колониальных планах империалистические захватчики жестоко просчитались. В апреле 1920 г. войска Красной Армии при активной поддержке бакинского пролетариата изгнали их из Баку. Покидая Азербайджан, англичане вывезли из Баку почти все запасы бензина и большое количество смазочных масел. <…>
Несмотря на чрезвычайную занятость, В. И. Ленин не только следил за добычей нефти, ее доставкой, решением финансовых и продовольственных вопросов, но и вникал в тончайшие детали нефтяного дела».
В 1922 году, когда Ленин посылал свой горячий привет бакинским рабочим, Коле Байбакову было 11 лет. Но в воспоминаниях – ни теплых и ласковых материнских объятий, ни уличных пацанских стычек, ни запахов Каспия, ни курлыканья горлинок, ни свиста голубятников, ни криков старьевщиков, ни стука трамвайных колес, ни зовущих куда-то паровозных гудков – ничего человеческого. Только «отчет о проделанной работе».
Инженер – это звучало гордо
Почему после школы, выбирая дальнейший путь, Байбаков недолго размышлял?
Желание уроженца Баку стать инженером-нефтяником вряд ли требует объяснения. Кроме того, сыграла роль и престижность профессии. В дореволюционной России стать инженером мог далеко не каждый. Сама профессия не была массовой (инженерный потенциал империи к 1917 году составлял 11,8 тысяч человек), и слово «инженер» звучало гордо. В Советской России оно наполнилось еще и политическим смыслом, связанным с индустриализацией. «Что такое инженер? В чем его величие, в чем его гордость?» – обращался нарком тяжелой промышленности Г. К. Орджоникидзе к выпускникам Института стали. Вопрос звучал риторически: величие и гордость были написаны на лицах. В 1930-е годы инженеры (наряду с пролетариями они олицетворяли Магнитку, Днепрогэс, Турксиб) были вознесены в общественном сознании на высокий пьедестал, и поспорить с ними за это почетное место могли разве что летчики. То была эра благоговейного преклонения перед техникой, которая «в период реконструкции решает все», и теми, кто ее создавал. Что же до нефти, то партия провозглашала: «Нефть является самым политическим продуктом. Как поставщик тракторного топлива и топлива для автомобилей нефтяная промышленность должна рассматриваться как база индустриализации».