Агата быстро накинула халат, налила воды в таз и ополоснула лицо.
– Ты вставай, лицо ополоснешь – уже и не холодно будет. А холодная речная вода для кожи хороша, морщин не будет, – уговаривала она крестницу.
Спорить Варя не стала, все еще боясь, что крестная увидит, как она боится трудностей жизни здесь и предложит уехать назад. Ежась от холода, Варя спустила ноги и быстро влезла в валенки, натянула теплый свитер, штаны и замешкалась около таза с водой. Вода была такой холодной, что там плавали маленькие льдинки. Но на нее смотрела Агата, поэтому девушка зажмурила глаза и Окатила из пригоршни лицо водой. Даже дыхание сперло от такого холода. По коже прокатилась волна холода, потом жара. Утерев мягким полотенцем лицо, она, правда, почувствовала, как холод, будто отступил.
– Легче? – спросила, улыбаясь, Агата.
– Да, – кивнула Варя и даже попробовала улыбнуться. Вышло жалко.
Чайник на печке уже закипал. Девушка подошла к своей сумке и вытащила пакетик геркулесовой каши быстрого приготовления, высыпала хлопья в тарелку и приготовилась заварить кипятком.
– Ты что, это есть будешь? – спросила Агата.
– Ну да, каша на завтрак. Тебе заварить? Я коробку взяла, – спросила Варя.
– Варвара, выброси эту бесполезную гадость! – сказала крестная с брезгливостью. – Хочешь есть – ешь нормальную еду, – она достала из своей сумки и положила на стол перед Варей шмат сала и булку черного хлеба. – Сейчас печка нагреется, сварим к обеду что-нибудь полноценное.
Варя смотрела на сало и хлеб и вдруг разрыдалась. Впервые за последние 5 дней разрыдалась, а до этого не могла, все внутри от боли разрывалось, тяжелело, слезы накатывались на глаза, но не лились, не падали, а просто жгли, резали глаза.
– Ты чего? – бросилась к ней Агата, – Хочешь кашу? Да ешь, пожалуйста! Просто в такие холода в деревне стараются больше мяса есть, жира. Но не хочешь – не ешь, чего ты?
Варя обняла крестную, но не смогла из-за рыданий произнести ни слова. Кажется, Агата и здесь поняла, что причина Вариных слез – не еда. Она гладила ее по спине, голове и приговаривала: «Поплачь, поплачь, будет полегче, не держи в себе, моя хорошая».
За такой сценой их и застал дед Петрович. Который не растерялся, а присел с другого края стола и сказал:
– А чего ж вы не сказали, что не чай надо нести, а что покрепче? Чаем тут, вижу, дело не разберешь, – уши на его шапке снова дрогнули, как бы подтверждая сказанное хозяином.