Предсказуемо? Да.
Уместно? Очень!
Расплывшись в улыбке, я принимаюсь мурлыкать припев. Второй шанс Эндрю, конечно, не светит, но вот искру я ему обеспечу.
– Что ж, думаю, пора начинать. Ты и сам знаешь, в чем твоя вина. Я знаю тоже. А еще мы оба знаем, что отпустить тебя я не имею права. Как уже было сказано, милый… – говорю я громко, пожимая плечами. – Вот к чему приводят необдуманные поступки.
Под истошные рыдания я поджигаю фитиль.
– Чао, дорогой. Не скажу, что была рада знакомству. – С этими словами я отхожу подальше к деревьям.
Крики Эндрю сливаются в восхитительное крещендо с музыкой и треском фейерверков. Дикие вопли снопами цветных искр и залпами яркого огня разлетаются по лесу. Если честно, столь красочной смерти Эндрю не заслуживал. Повезло ему.
Зрелище – фантастическое!
Я не замечаю, в какой момент он перестает орать: пиротехнические ракеты слишком громко бахают.
Когда фейерверки гаснут и последние искры опадают на траву звездами, я выхожу на поляну. От почерневшей фигуры в центре исходит запах селитры и горелой плоти.
Осторожно ступая, я подхожу ближе. Проверять пульс нет смысла. Какая разница? Я долго стою рядом и смотрю на обугленные останки, а из колонки в высокой траве льется музыка. Может, я высматриваю в изувеченном теле признаки жизни. А может, ищу их в себе. Нормальному человеку полагается испытывать чувство вины за содеянное или хотя бы грусти. В конце концов, я любила этого парня целых два года. Точнее, думала, что люблю. Но сейчас жалею лишь об одном – что не разглядела его истинную натуру раньше.
Впрочем, легкая жалость теряется за чувством долга и облегчения. Приятно наказывать людей за грязные делишки столь эффектным способом. Свое слово я держу. Страдать должны только те, кто этого заслуживает. Если кому-то суждено запятнать душу грехами – пусть это буду я.
Я и никто другой.
Сквозь музыку пробивается тихий стон. Сперва я не верю ушам, но потом слышу его снова: он вылетает изо рта черной фигуры облачком дыма.
– Охренеть, милый мой! – Я разражаюсь недоверчивым смехом. Сердце в груди подскакивает. – Неужто ты такой живучий?
Эндрю не отвечает. Наверное, и не слышит вовсе. Глаза у него закрыты, кожа вздулась пузырями, искромсанные раны сочатся кровью. Глядя на туман, стекающий из приоткрытых губ, я достаю из сумочки нужный предмет.