Ростик вдруг улыбнулся широко и искренне.
– Ты веришь в справедливость мира, Саша?
– Пытаюсь.
– Я знаю, что произошло в Петербурге. Слышал, как мама Гамлету рассказывала. – Он прикурил еще одну сигарету, для себя. – У тебя ведь нервный срыв случился, потому что ты себя винишь, так? Якобы не смогла остановить того подонка, хотя знала, что он убьет ту девушку? Я думаю, люди, которые довели до смерти эту несчастную собаку, должны быть наказаны. Но и мы тоже… ты и я… – Его монолог прервался на полуслове резким хлопком двери.
Ростик бросил сигарету на землю. Я быстро накрыла ее кроссовкой.
– Ты что, куришь?! – закричала Ира, обращаясь к Ростику. – Охренеть, блин! Не ври мне. Не отпирайся!
– Ир, не кричи на него, это я.
– Дура! – Ее большие глаза горели яростью. – С ума сошла! Ты же нас всех спалишь. Одна искра – и все!
Не знаю, что именно сблизило нас с Ростиком – ночные откровения или то, что я отмазала его тогда от матери, но всю последующую неделю он как бы случайно заглядывал ко мне в подвал, болтал со мной о музыке, показывал тиктоки. А однажды предложил проехаться вместе на автобусе до центра – выбрать подарок для Ирки на день рождения, который ожидался в грядущую субботу. После тридцати она запретила всем упоминать ее возраст, но дни рождения все равно очень любила и непременно праздновала. У нее вообще имелось такое свойство – собирать вокруг себя людей. Она была как нитка, а мы все – бусины на ней, разнокалиберные, непохожие между собой, но связанные воедино. Глядя на то, как Ира и Гамлет болтали за завтраком, как буднично целовали друг друга в щеку перед тем, как разъехаться по работам (он – преподавать математическую лингвистику в Беркли, а она – продавать недвижимость), я гордилась тем, что свела их вместе; тем, что этот дом, этот белый ковер и кофейные кружки ручной работы – все это стало возможным благодаря моему великодушию. Я позволила ей забрать его себе, когда ей было нужнее. А теперь, когда я попала в беду, они позвали меня сюда. Все справедливо. Мне не приходилось испытывать неловкость, когда я ела их еду и по двадцать минут стояла под горячим душем, зная, насколько дорогая вода в этой части света. Я заслужила это. Я разрешила всему этому сбыться. Я должна чувствовать себя демиургом, а не бедной родственницей.