Она захлопала в ладоши, словно вспомнив что-то чудесное:
– …пицца «Чародейская» с морепродуктами и настойки домашние! – она закружилась на месте. – И там же везде мои любимые горшочки с цветами, прямо как дома!
Действительно, «Котелок» был не просто пиццерией – это было место, где магия становилась почти осязаемой. Глиняные горшки с живыми растениями свисали с потолка, стояли на подоконниках и даже украшали туалетные комнаты. А аромат свежеиспеченного теста смешивался с пряными запахами перца чили, мяты и чего-то еще, совершенно волшебного.
Друзья охотно согласились. Их путь пролег мимо величественных фасадов недавно реконструированных старинных зданий, прежде чем они свернули в узкий переулок, где время будто застыло. Под потрескавшейся вывеской, выгоревшей за долгие годы под солнцем и проливными дождями, скрывалась неприметная дверь в «Котелок».
Заняв уединенный столик в самом углу, они уткнулись в меню и вскоре сделали заказ. Венди не выдержала:
– Ну и козел этот Симонс! – прошипела она, стуча кулаком по столу. – Нет, ну вы видели эту важную рожу? «Этика, конфиденциальность, не могу помочь»… Фу! Хоть денег не содрал, мелкое утешение.
Стивен осторожно положил руку ей на плечо:
– Слушай, мы правда ценим, что ты за нас горой. Это куда важнее любых ответов. – Его губы беззвучно зашептали слова, проговаривая защитное заклятие от мыслеворов. Лестер тоже поспешно нашептал его под нос.
– Ох уж этот твой дар находить нужные фразы, – ведьма скривилась, но в уголках ее глаз уже играли смешинки. – Ладно, забью на все, когда принесут мою клюквенную настойку и пиццулю.
Стивен не смог сдержать улыбки. В этом и была прелесть Венди – в ее абсолютной, неудержимой искренности. В то время как другие морщились от ее эксцентричности, он находил в этом особое очарование. Она могла среди улицы ахнуть при виде особенно пушистого кота, нарочно коверкать слова до неузнаваемости («пиццуля» вместо «пицца» было еще самым безобидным примером), или запросто завести разговор с придорожным цветком – и все это с такой естественностью, будто мир вокруг и правда был наполнен чудесами, достойными восторга. Именно эта детская непосредственность, словно искорка, сверкала в каждом ее жесте, делая ее неповторимой, забавной, неудобной и привлекательной одновременно.