Он с самого начала не доверял этому новому миру. Не из-за ретроградства, а из-за инстинкта. Он видел, как люди становятся хрупкими, зависимыми. Как их руки теряют хватку, а глаза – способность видеть дальше экрана. Он видел, как его собственный сын, Давид, гениальный программист, не мог разжечь костер без ультразвуковой зажигалки. Матвей не злился, он печалился. Он чувствовал, что человечество променяло свою силу на удобство. И вот удобство кончилось.
Но его печаль была окрашена горечью вины. Он, строитель, создававший дома из камня, не смог построить мост к собственному сыну. Все его попытки научить Давида работать руками натыкались на вежливую, но непробиваемую стену цифрового превосходства. «Папа, зачем рубить дрова, если можно оптимизировать тепло подачу на 12% и сэкономить энергию?» – говорил Давид. В их последнем споре, всего неделю назад, Матвей в сердцах крикнул: «Когда твои цифры превратятся в пыль, ты приползешь к моему камню!». Он не хотел, чтобы эти слова оказались пророческими. Он хотел, чтобы его сын доказал его неправоту. И теперь, когда мир рушился, Матвей чувствовал не триумф, а лишь пустоту от невысказанных извинений. Его сила была его проклятием; он был прав, но какой ценой?
Тишина настигла его здесь. Сначала он не придал ей значения. Просто заглох старенький радиоприемник, всегда бормотавший джаз. Потом погас свет. Автоматические ворота не открылись. «Опять сбой на подстанции», – подумал он беззлобно.
Но потом он попытался вспомнить. Он хотел вырезать на носу лодки руну «Одал» – символ наследия и дома, которому его научил отец. Он ясно видел ее в своей голове – ромб с двумя хвостиками внизу. Но когда он взял в руки резец, образ расплылся. Пальцы, которые помнили сотни движений, не знали, какое сделать первым. Это было знание, жившее не в его логической памяти, а в мускульной. И оно исчезло, словно мышцы поразила амнезия.
Дело было не только в руне. Он попытался вспомнить, как отец учил его класть кирпичную стену. Он помнил движения, но не слова отца, не его хриплый смех, когда юный Матвей уронил мастерок. Он помнил сам факт, но потерял тепло этого воспоминания. И это было, как если бы из его дома вынесли всю мебель, оставив голые стены. Он строил дома, но его собственный внутренний дом был разграблен. Именно поэтому его решение стало таким твердым: он будет строить из того, что можно потрогать. Из камня. Из дерева. Из того, что не предаст.