Кристина же снова заглянула в коробку с «мусором». Под сканированной книгой, под свертком ткани, ее пальцы в тонких перчатках нащупали что-то твердое, прямоугольное, обтянутое материалом, который показался странно… живым на ощупь. Не гладким пластиком или холодным металлом, а шершавым, слегка потертым, теплым от прикосновения, даже сквозь перчатку. Она осторожно извлекла предмет.
Это была тетрадь. Не цифровой планшет, не голопроектор. Старая, бумажная тетрадь в картонном переплете, обтянутом искусственной кожей когда-то ярко-синего, а теперь выцветшего до грязно-серого цвета. Углы были стерты, обложка потерта, а на лицевой стороне, вытисненная когда-то золотой фольгой, потускневшей до бледно-желтого, едва читалась надпись: «Мой Мир. 2025».
Воздух вокруг Кристины, всегда безупречно отфильтрованный и нейтральный, внезапно показался ей слишком чистым, слишком пустым. Она прижала тетрадь к ладони. Материал обложки был шершавым, почти теплым, в отличие от холодного пластика стола или гладкого стекла сканера. Она почувствовала легкую неровность под подушечкой большого пальца – вмятинка, словно от сильного нажатия ручки. След давнего усилия, давней эмоции, застывшей во времени.
Она открыла тетрадь. Страницы пожелтели по краям, стали ломкими, хрупкими. Запах ударил в ноздри – не химический аромат Архива или стерилизатора, а сложный, глубокий, почти осязаемый коктейль: сладковатая пыль, едкая нота плесени, что-то древесное, и под всем этим – едва уловимое, но отчетливое дыхание человека. Запах времени. Запах жизни, которая оставила этот след. Кристина инстинктивно втянула воздух глубже, забыв на мгновение о «Опекуне», который мог счесть это действие «субоптимальным».
Почерк на страницах был размашистым, нервным, местами небрежным. Чернила – синие, местами выцветшие до бледно-голубого, местами расплывшиеся от капель… воды? Или чего-то еще? Кристина осторожно перелистнула несколько страниц, покрытых рисунками скучающих на уроках рожиц, списками песен с незнакомыми названиями, короткими фразами: «Устала!», «Мамкин суп топ!», «Кирилл – идиот!». Мир, запечатленный здесь, был хаотичным, эмоциональным, неоптимизированным.
И вот, ее взгляд упал на запись, датированную пятницей, октябрем. Чернила здесь были особенно густыми, буквы – крупными, с сильным нажимом, местами рвавшими бумагу.