Убегали назад высокие стройные тополя с припаркованными под ними «Жигулями», мост через железнодорожные пути и низенькие частные дома из красного и белого кирпича, и лишь маленькая часть домов имела нарядный вид.
Промелькнула окатившая меня холодными брызгами колонка, из которой набирала воду в белое пластиковое ведро пожилая цыганка в красном платке и халате с закатанными рукавами. Мне показалась, что я хорошо знаю эту женщину. Два подростка сидели рядом с колонкой на корточках и провожали меня чересчур любопытными взглядами. Дорогу мне перебежала черная кошка, поселив в моей душе тревожное чувство. Что-то знакомое и давно забытое мелькнуло мимо меня. Я остановился и присмотрелся. На меня почти падали старенькие полуразвалившиеся ворота какого-то двора. С ними заигрывал ветер. Створки то медленно открывались с жутким скрипом, то быстро схлопывались. Ну, конечно. Нет сомнений! Это же моя альма-матер – двор моего детства. Я с замиранием сердца юркнул в ворота и увидел потрескавшийся брус родного черного барака. Чуть дальше столкнулся с запомнившимися на всю жизнь ступеньками. Они прогнили, истощились и прогибались под тяжестью человека. Рядом рос тополь, под ним – крепкая широкая скамья. Помнится, я часто в детстве сидел на ней, срывал с дерева какой-нибудь листик и хлопал по нему ладошкой так, чтобы появлялась дырка. Какое-никакое, а все же развлечение.
Недалеко от барака ярко-красным пятном выделялся мотоцикл «Ява». С ним возился парень в старой рабочей спецовке, до блеска измазанной в мазуте. Не узнать его я никак не мог. Это друг детства Сашка Кекенёв по кличке Пижон. Лицо его было круглым, как луна, а взгляд – подозрительным и недоверчивым. Повёл он себя довольно странно. Долго всматривался в моё лицо и вдруг принялся плеваться.
– Сань, ты что, спятил? – вскричал я.
– Терпи, Витек, тебе это только на пользу.
В это время я почувствовал резкую боль в правом глазу. Боль ускорила пробуждение. Лежа в кровати, моргал в надежде, что всё пройдет. Не проходило.
«Неужели, опять ячмень?» – с этим вопросом я окончательно проснулся. Зеркало не утешило, – а наоборот, испугало. Действительно, – он, ячменюга матерый! Красавчик! Ишь, устроился, паршивец, в уголке правого глаза и празднует во всю ивановскую. В левом глазу тоже заметил ячмень. Да, маленький, еле заметный. У него еще все впереди, и он, слава богу, пока вроде не беспокоит.