Потому что череда бесконечных будней, где утро – не радость, а досада, что надо вставать и бежать куда-то, стоять в «пробках», все эти тревоги, страхи.
Она давно не видела всех оттенков фаз утра, а слышала надоедливый будильник и видела темноту, приходила в себя только на работе, отмечая по движению теней в окне время суток, и снова темнота, транспортные «пробки», дом, кровать, будильник…
Стоя под скульптурой на гудящих, опухших ногах, ежась от вездесущего холодного степного ветра, она вдруг расслабилась, (да сколько можно уже дрожать и ныть!) открылась стихии, вдохнула полной грудью, на секунду закрыв глаза, почувствовала единение со вселенной, а себя частицей мироздания.
Так в далёком детстве, Олеся любила бегать с подружками в степь, что была сразу за домом, смотреть на ковыль, искать норки тарантулов, собирать тюльпаны, и видеть даль до горизонта. Где все было далеко и близко одновременно, вот она – маленькая девочка, и весь мир у нее на ладони, только руку протяни…
Солнце наконец набрало силу и разогнало все эти серые тучки, засияло ослепительно на чистом голубом небосводе, как и положено этой королеве нашей планетарной системы.
Попутчица Лена недовольно гудела: «чего выходили? что тут смотреть? степь унылая кругом… только замёрзли». Тоня молчала.
Олеся поспешила в автобус, стараясь никого не слушать, что бы сохранить нахлынувшее на нее состояние какой-то нирваны.
Автобус ехал, гид вещала что-то об истории калмыцкого народа, о том, что их предки пришли сюда издалека, принесли с собой свою религию, любовь к шашкам и шахматам…
Олеся слушала в пол уха, потому что знала, что большая часть информации даже не отложится в памяти, так, если только то, что очень удивит. А еще по достоинству оценила преимущество своего места, обзор был великолепный. «Эх. Еще бы чашечку кофе, – размечталась женщина, глядя на степные панорамы, – хм, а все таки не родные какие-то равнины тут, у нас суглинки красноватые, а тут песчаные почвы, цветом, как тот кофе с молоком. Или от того, что наша Приволжская возвышенность дает перекаты, но они более пологие, а в овражках и балках, где поднимается вода, все зарастает кустарниками, создавая своеобразные оазисы для степной живности, а тут Ергенинский кряж поднимался не высокой, но стеной, и если возле его подножия и собиралась вода, то радости для общего пейзажа не приносила, все равно растительность была очень скудная, не стелилась ровным ковром, а торчала отдельными кустиками, просвечивалась почва, и все это сливалось в какой-то оливковый оттенок, даже деревца, высаженные вдоль дороги больше походили на высокую траву, чем на деревья. Суровый тут край, с нашим не сравнить…»