Джеймс стоял у двери квартиры #774GH2, чувству себя нелепо и чудовищно. Его служебный бейдж с логотипом прокуратуры и «Фемиды» горел на груди как клеймо предателя. Он был здесь не как следователь. Он был здесь как… что? Сообщник системы, пришедший посмотреть на свою жертву? Или как мятежник, ищущий союзника? Он нашел ее адрес в старых, не до конца очищенных бумажных архивах – лазейке в цифровом царстве. Он представился по внутреннему коммуникатору как «следователь Коул, желающий уточнить детали по закрытому делу #F7-PR2055—88741». Ответа не последовало, лишь автоматическое разрешение на вход: система знала его уровень доступа.
Дверь бесшумно отъехала в сторону. Первое, что ударило в нос – не запах, а его отсутствие. Сверхчистота, как в операционной. Следующее – свет. Приглушенный, рассеянный, но всепроникающий. И тишина. Глубокая, звенящая тишина, нарушаемая лишь едва слышным гудением скрытых систем жизнеобеспечения.
«Входите». Голос был тихим, плоским, как у озвучки информационного терминала.
Эмили Торн сидела в глубоком кресле у панорамного окна, затянутого умным стеклом, настроенным на режим «мягкий рассеянный свет». Она не повернулась. Силуэт ее был хрупким, почти детским, закутанным в бесформенный серый кардиган из мягкой синтетики. Казалось, она пыталась слиться с серо-бежевой гаммой комнаты, стать невидимой.
Джеймс шагнул внутрь. Квартира была образцом оптимизированного минимализма: функциональная мебель, никаких лишних предметов, никаких резких углов. На стенах – абстрактные голодинамические панно, плавно меняющие успокаивающие узоры. Идеальная среда для «умеренно устойчивого психопрофиля», как гласило ее дело. Но что-то было не так. На идеально гладком полу у дивана лежала смятая салфетка. На столешнице из матового камня – одинокая чашка с недопитым, давно остывшим чаем. Мелкие, но кричащие свидетельства хаоса, прорывающегося сквозь стерильный фасад
«Мисс Торн?» – Джеймс произнес тихо, боясь спугнуть. «Я Джеймс Коул. Следователь прокуратуры. Мы говорили по…»
«Я знаю, кто вы, – она обернулась. – И знаю, зачем вы здесь. Система прислала уведомление о вашем визите. И о цели. „Уточнение деталей для оптимизации архивных протоколов“»
Ее лицо. Джеймс внутренне содрогнулся. На голоэкране дела оно было просто бледным. В реальности оно было… выбеленным. Лишенным крови, жизни. Кожа – тонкая, почти прозрачная, с синеватыми прожилками у висков. Темные круги под глазами были глубже, чем казалось на записях, как синяки. Но самое страшное – глаза. Огромные, серо-голубые. В них не было слез, не было истерики. Там была глубокая, бездонная пустота. И страх. Не панический, а хронический, вросший в самое нутро, как опухоль. Страх, ставший основным состоянием бытия.