Он повернулся к ней. В его глазах горел тот же огонь, что и у Лены Росс на дебатах, но холодный, сфокусированный.
«Я хочу использовать ваше дело. Не для „оптимизации протоколов“. Для того, чтобы показать всем, что „Фемида“ не богиня. Что она – машина, которая сломала вас. И сломала понятие справедливости. Я хочу подать апелляцию. Не в ее суды. В общественное мнение. В сердца людей, которые еще не забыли, что такое боль другого человека».
Эмили замерла. Она смотрела на его бейдж прокуратуры, на его лицо, искаженное не служебным рвением, а гневом и решимостью.
«Апелляция? – она прошептала. – Но… она проиграна заранее. Система никогда не признает ошибку. Она… она уничтожит вас».
«Возможно, – Джеймс кивнул. Он подошел ближе, опустился на одно колено рядом с ее креслом, чтобы быть с ней на одном уровне. «Но если я ничего не сделаю, она уничтожит и дальше. Таких, как вы. Таких, как моя сестра. Я не могу это допустить. Помогите мне, Эмили. Дайте мне ваш голос. Вашу боль. Не для мести. Для правды. Чтобы показать миру цену их «оптимума»».
Он протянул руку. Не как следователь. Как союзник. Как человек, который тоже знал, что такое быть раздавленным системой.
Эмили Торн смотрела на его руку. Потом подняла взгляд на его лицо. В ее глазах, кроме страха и пустоты, появилось что-то еще. Неуверенность. Сомнение. И… крошечная, дрожащая искра надежды. Или просто отчаяния, которое ищет хоть какой-то выход. Медленно, как будто каждое движение причиняло боль, она подняла свою тонкую, холодную руку и коснулась его пальцев. Ее прикосновение было легким, как паутина, и жгучим, как свидетельство.
«Они не поверят, – прошептала она. – Они верят графикам».
«Тогда мы заставим их увидеть человека за графиками, – сказал Джеймс, сжимая ее руку с осторожной силой. – Мы заставим их увидеть вас».
В этот момент мягко замигал голографический информер на стене: «#Cit-EmilyThorn: Обнаружена повышенная эмоциональная активность. Рекомендован сеанс стабилизации. Предлагаем активировать режим релаксации „Тихий Океан“?»
Система видела. Она всегда видела. Но теперь Джеймс Коул смотрел ей в глаза. И в его взгляде не было страха. Было решение. Решение сделать историю Эмили Торн своим оружием. Свой кейс против бога.
Белая Комната. Название было буквальным. Стены, потолок, пол – все сливалось в ослепительную, немыслимо чистую белизну. Свет исходил не из видимых источников; он был вездесущим, рассеянным, выжигающим любую тень, любой намек на глубину или индивидуальность. Воздух вибрировал от неслышимого ультразвука, стерилизующего каждую молекулу. Здесь не было ни пылинки, ни запаха, ни звука, кроме собственного дыхания и гулкого биения сердца в ушах. Это была не комната. Это была камера для общения с божеством. Камера чистого разума.