Маленькая девочка лет пяти играла возле дома. Увидев её Малабай остановился, сел напротив и протянул пару конфет. Эта привычка у него была наследственной, можно сказать, доброй традицией. Его покойный дед, потом и отец всегда носили в карманах конфеты, чтобы угощать встречных детей. Теперь он продолжает их традицию. Куда бы ни ездил, всегда возвращался с гостинцами. Внуки тоже привыкли, каждый день ждут, радостно встречают его.
Но та девочка вместе того чтобы обрадоваться, сделала хмурое лицо.
– Не хочу.
Малабай чуть растерялся от ее поведения, в его практике такого случая еще ни разу не было.
Он встал и пошел дальше. Но не успел сделать и десяти шагов, сзади послышался чей -то властный голос.
– Эй, стой!
Малабай оглянулся. Сзади спешно шли двое парней: один толстый лет сорока, второй чуть моложе, худощавый, в очках. Только что их не было видно, видимо выскочили из дома.
– Что ты хотел от моей дочки? – спросил толстый. – Хотел ее похитить да?
Малабай замер от неожиданности:
– Вы че, ребята?
– Ну-ка, пойдем.
Они схватили его за руки, и в один миг он оказался во дворе холодного и серого дома.
Парень в очках, вид которого напоминал следователя НКВД, бесцеремонно отобрал у него пакет и начал осматривать что внутри. А толстяк начал допрашивать дочку.
– Что этот дядя тебе сказал?
Девочка молчала.
– Ты не бойся, – не унимался толстяк. – Сказал, пойдем со мной да?
Малабай, седоволосый поэт в старом поношенном пиджаке, стоял в растерянности и с удивлением смотрел в их сторону.
– Ребята, я с поминок иду, – вяло сказал он, указывая на пакет.
Но толстяк продолжал допрашивать, донимать дочку.
– Говори, что он тебе сказал?
– Он мне конфеты предлагал, – промолвила наконец девочка.
– У него здесь боорсоки3 и устукан4, – сказал «нквдшник», успевший в это время проверить содержимое пакета. – Может, и вправду идет с поминок?
Толстяк сделал вид, будто ничего не слышал. Наверное, скромный и безропотный вид поэта он воспринял за признание вины.
В грудном отделе пиджака Малабая лежало его удостоверение заслуженнего деятеля, которым он пользовался в редких случаях. Он не любил им козырять. Но сейчас, увидев что этих ребят больше нечем убедить в своей невиновности, был вынужден предъявить его.