Шион стояла у гербового зала, глядя на алтарную нишу, где когда-то хранили личную печать матриарха. Пустая подставка. Багровая ткань покрыта пеплом. Её не тронули. Никто не посмел. Но и не подошёл.
Смерть леди Ленц была неожиданной. Неофициальной. Неподтверждённой. Кто-то говорил о падении с балкона. Кто-то – о яде. Но тело не показали. Только урну. И та пришла без печати.
– Слишком много догадок, – бросила Шион в пустоту, – и ни одного ответа.
В комнату вошёл старший архивариус. Без приглашения. Как все, кто думает, что в доме больше нет главной.
– Совет требует решения, – произнёс он. – Если не будет подписи до весеннего круга, представители Райнильд официально предложат свою кандидатуру на место регента.
– Они даже не скрываются, – усмехнулась Шион. – Считают, что Ленц уже падший дом.
– Простите, миледи… но если вы не выступите от имени рода – они правы.
Она подошла к гобелену. Свет падал на герб: золотой круг, пронзённый лучами. Но ткань выцвела. На углу – пятно сырости.
– У меня нет на это права. Я – Бернсайд. Только по завещанию… только временно.
Архивариус кивнул.
– И в этом ваша слабость.
Пауза.
– Кто ещё остался? – спросила она. – Из Ленц. По крови.
– Есть трое. Дальние. Два – в ссылке. Один – глухонемой. Мы не можем поставить ни одного без скандала. Это будет не преемственность. Это будет кощунство.
Шион молчала. Долго.
– Тогда пока – пусть будет пусто. Лучше пусто, чем ложно.
Он хотел возразить, но увидел её взгляд. И вышел.
Шион осталась одна. С гербом. С пеплом. И с тишиной, которую нельзя было назвать миром.
Люси – внизу. Паулин – у них. Я – ни там, ни здесь. Только вес моего имени. Только страх, что завтра оно ничего не будет стоить.
Она зажгла свечу. Поставила перед гербом. И сказала вслух:
– Если ты слышишь меня… если хоть что-то осталось от рода в этих стенах – отзовись. Пока я не отдала всё.
Пламя качнулось. Но воздух был пуст.
Час до рассвета. Поместье спало. Камень дышал холодом. Паулин – нет. Она сидела на постели, не раздеваясь. Что-то шевелилось внутри. Как будто ночь смотрела в ответ.
И вдруг – вспышка.
Не в глазах. В воздухе.
Он потянулся, как затхлый запах. Сухой, железный. Воздух в комнате сгустился, будто пространство стало глубже.
Пламя свечи затанцевало, хотя окон не было открыто.
Паулин встала, ладонь легла на клинок.