В этот момент дверь с треском распахнулась.Она поднялась на подоконник и посмотрела вниз. На площади перед у афиш и фонарей собралась публика: улыбающиеся, нарядные, с букетами в руках. Кто-то фотографировался на фоне афиши, кто-то смеялся, кто-то нетерпеливо смотрел на часы: ещё чуть-чуть и начнётся.
– Ты что, глухая?! – Артём влетел в комнату. Его галстук был криво завязан, на лацкане пиджака темнело пятно от вина. В глазах только раздражение.
Анна повернулась к нему, стоя на краю подоконника. Ветер трепал её распущенные волосы. На ней был костюм Умирающего лебедя – белоснежный, с вышитыми серебром слезами.
– Смотри, – сказала она, глядя прямо в его глаза, – как падают звёзды.
И шагнула в пустоту.
***
Спустя час
Темноту площади разрывали мигалки полицейских машин. В круге жёлтого света, отбрасываемого фонарём, лежало белое пятно, накрытое чёрным брезентом. Из-под ткани выбивалась тонкая рука, застывшая в последнем балетном жесте.
В это же время, в тёплом кабинете театра, Артём Новиков, развалившись в кресле, небрежно вертел в пальцах хрустальный бокал с рубиновым вином, а телефон прижимал к уху мёртвой хваткой:
– Уберите эту истеричку из хроник, – его голос звучал устало, будто он обсуждал не смерть, а отменённый спектакль.
– Пусть напишут, что это несчастный случай. Балет… – он сделал паузу, наслаждаясь собственной значимостью, – не терпит слабых.
За окном, на площади, ветер шевелил край брезента, обнажая на мгновение прядь светлых волос. А в гримёрке №13, где ещё витал запах косметических средств и театрального грима, со стола медленно скатилась тюбик помады, оставив на паркете алую черту, похожую на кровавый след.
Глава 2. Молчи и выживешь
Через два дня после похорон
София Крылова стояла у окна, прислонившись лбом к холодному стеклу, и смотрела, как по асфальту разъезжается слякоть. Март в Москве был особенно безразличен к человеческим драмам: вялый, серый, насквозь промокший. Город дожёвывал последние клочья грязного снега и выплёвывал их на обочины. С крыш свисали потёкшие сосульки, а асфальт под ногами был таким же скользким, как воспоминания.
Внутри все также пахло пылью, потом и канифолью. Репетиционный зал жил по расписанию, как будто в мире не случилось ничего особенного. Кто-то включил музыку и скрипнула пластинка – старая «Жизель», та самая, в которой Анна больше не станцует второе действие. Девочки у станка вытягивали шеи, взмахивали руками, будто лебеди, которых некому спасти.