– На концерте будет пресса, – напомнила София. – Мы не просто покажем правду. Мы заставим её смотреть им в лицо.
– А потом? – спросила Виктория.
– Но мы же не… не убьём его? – голос Софии дрогнул едва заметно.Екатерина подняла на неё глаза. Взглядом хирурга перед разрезом.
– А потом он узнает, что значит быть куклой без воли и без защиты. Без выхода. Почувствует всё, что пережили мы.
– С этой грязью, – подхватила Виктория, – которая теперь не отмоется даже кровью.Екатерина покачала головой и медленно, почти ласково, улыбнулась.
– Нет. Мы сделаем хуже. Оставим его жить. Жить с тем, что он сделал.
А их тени на обоях слились в одну тёмную, упрямую. Невыносимо живую. В этот момент за окном ударил гром – как дирижёрская палочка по пюпитру, предвещая финал.
Катя открыла глаза и долго лежала, слушая, как в тишине комнаты бьётся её сердце. Спина напоминала о том, что он оставил после себя – не только синяки, но и глубокую травму, которая ещё долго не пройдет. Она попыталась встать, но боль приковала её к кровати, словно цепями.
Воспоминания ворвались в сознание, тёмные, как засохшая кровь на её коже. Он стоял в дверях, с ножом в руке, который он сжимал так крепко, что пальцы побелели. Его глаза горели безумием.
Артём подошёл, и, не говоря ни слова, схватил за руку, с силой притягивая к себе. Его дыхание было тяжёлым, от тела пахло потом и чем-то похожим на горький миндаль. Он прижал нож к её шее, острое лезвие чуть касалось её кожи.
– Ты думаешь, что можешь уйти? – его голос был низким, хриплым и пропитанным ненавистью.
Он не говорил ласковых слов. Только приказы, наполненные презрением и желчью. Его пальцы сжимали Катю так, что кровь застучала в висках, а шрамы и синяки казались лёгкой мелочью по сравнению с этой угрозой.
Он протянул руку, и губы его коснулись шеи, оставляя тёмные следы, но не ласковые, а полные безжалостной власти.
Без предупреждения схватил её за волосы, резко дернул голову назад и бросил на кровать. Его руки были грубыми и холодными, сжимая так, что боль простреливала в плечах. Артём отрывал с неё одежду, не давая даже шанса на сопротивление. Тело нависало сверху, движение было быстрым и беспощадным.
Он владел ей, как вещью: без прикосновений нежности, без малейшего уважения. Катя ощущала каждое его жестокое движение, каждый толчок внутри, как пощечину. Его тяжёлое дыхание, запах пота и алкоголя невозможно забыть. Его пальцы оставляли синяки, а рот – тёмные отпечатки на коже.