Между ними не было принято так откровенно заботиться друг о друге, и старший брат на этот раз перешел черту. Отношения нельзя было назвать холодными, просто ни тот, ни другой не привыкли слишком уж откровенно показывать заботу друг о друге.
– Видел тебя во сне, – сказал он, будто оправдываясь за беспричинный звонок с утра, – Вот решил… Какой-то тревожный, нехороший сон… Вот решил узнать, все в порядке?..
– Я не верю снам, ты знаешь, – сухо ответил Мехти. – Да и тебе не советую… Чушь это…
– Да, конечно, может быть, но все же… как то неспокойно стало на сердце…
– Да все нормально, – заверил его брат, чуть потеплевшим голосом, – Не беспокойся.
– А может, вечерком увидимся, прогуляемся, а? У тебя какие планы?
Мехти некоторое время молчал, видимо, обдумывал, может ли увидеться с братом, будет ли у него соответствующее настроение, захочет ли он видеть его, и потом ответил:
– Да, можно, только попозже, часов в девять… Тебя устроит?
– Конечно! – обрадованно ответил Ризван, стараясь по привычке погасить свою явную радость (Почему? В такой среде выросли, когда считалось не по-мужски выставлять напоказ свои чувства, такое не принято было между братьями, привыкшими к сдержанности в отношениях), – конечно устроит.
Он в душе волновался, что брат не сможет с ним встретиться, или не захочет, а ему после беспокойной ночи, теперь очень хотелось увидеться с братом. С той минуты, как он проснулся и стал вспоминать свой сон, перед глазами его возникла и долго не исчезала живая картинка-воспоминание из их общего детства, очень пронзительная, щемящая картинка, и он хотел поделиться этим давним воспоминанием с ним, пожалуй, самым близким своим человеком.