–Да, да я слышал, в траншее нашли тетрадку в клеточку, а там шариковой ручкой было написано чило когда они на нас нападут.
–Че тут у вас опять за споры,– спросил вошедший мастер.
И негодующе взмахнул рукой.
–Там без нас разберутся, давайте работать.
День прошёл спокойно, никто не вышел, не перекрыл железную дорогу и не стучал по ней касками, как шахтеры в 90 тые, у Дома правительства.
Между делом Эдуард пересёкся по работе с Хомячным. Они вопросительно посмотрели друг а друга.
– Ну и как ты к этому относишься, – спросил его Эдик.
– Это какой то трешь, за это надо судить в Гааге,– сказал тот потихоньку.
Оба чувствовали себя антифашистами времен 39 года.
Когда Гитлер напал на Польшу, заявляя о гонимых немцах и исторических территориях Пруссии.
Перед его глазами вставали события последних дней.
Вспоминал он клятву верности, когда самые одиозные члены правительства, вставали и выражали одобрение на признание двух независимых республик в их административных границах. Тогда еще Патрушев перепутал и сказал, Присоединение, а улыбающийся Путин его поправил. Все это выглядело очень зловеще и было похоже на объявление войны.
А рабочий день между тем, набирал свою силу, время шло к обеду.
Новый начальник цеха шел по цеху вместе с относительно новым начальником производства.
Никто не знал их фамилий, рабочие перестали их запоминать от бесконечно частых смен руководства.
Поговорка «от перемены мест сумма не изменяется» здесь не работала. Хотя начальника производства уже угадывали в лицо.
В цехе царила мертвая тишина, пресса молчали.
– А что, у нас ничего не работает? – поинтересовался новенький.
– Фиг их знает, – ответил более опытный товарищ.
– Наташ, Наташ! – заорал он, завидя начальника смены, которая не успела спрятаться в подсобке.