– Опиши мне своё первое детское воспоминание.
Обычно через подобную доверительную просьбу я и открываю шкатулку разума своего собеседника, для меня её вид напоминает внутреннюю часть пианино – пространство с натянутыми струнами, где покоятся цепи наших нейронных передач – узкие тропы, обжитые дороги и широкие автострады, проложенные непрерывными мыслительными процессами.
Аня хмыкнула.
– Ну, чего тут вспоминать… я разрисовываю фломастером обои в коридоре нашей квартиры на Фрунзенской набережной, у меня такое радостное возбуждение, я жду маму с папой, чтобы показать им свою работу и не понимаю, почему они в ужасе, неужели им не понравилось?!
– Отлично, – теперь я понял, что уже «прихватил» её, – А теперь – самое стыдное из последних.
– А это тебе зачем? – насторожилась Аня.
– Ты ведь должна знать, что именно я умею.
Конечно, существуют такие вещи, о которых и самому себе напоминать страшно. Они медленно парят среди наших мыслительных терзаний, погружаясь в глубину памяти, но не лежат там, как на дне колодца, а запираются в дальние выдвижные ящики, психологи называют это вытеснением. Поэтому, чтобы не казаться человеком, который склонился над тобой и выпытывает, я старался не смотреть ей в глаза.
Как правило, это успокаивает собеседника, а мне даёт возможность проскользнуть по его струнам, вот и сейчас, определив по звуку самую гулкую – ту, что занимает мыслительный процесс именно сейчас, я прихватил её и стал медленно, осторожно подтягивать или «настраивать», ожидая, как она запоёт.
– Я его обманула, – начала Аня после недолгой паузы, – А он считает, что предала. Нас взяли вместе на один проект, сильно ожидаемый, из-за него мы отказались от другой работы, более постоянной, но скучной, только потом его – ещё на стадии предпродакшна – заменили новым режиссёром – они не смогли там с главным продюсером договориться, а я не ушла вместе с ним, а осталась, потому что для меня это тоже было очень важно. Тогда он обиделся и уехал сюда, написал мне, что хочет расслабиться и поплавать. А новый режиссёр набрал свою команду и меня перед самым началом съёмок слили из постановки, так же подло, как и его… И, конечно, да – я жалею, что с ним не ушла, тогда бы он сюда не уехал, но вот теперь и я здесь, а его нет!
Я отпустил струну, чтобы она успокоилась. Аня сразу же закурила, взяла со стола бутылку, и лишь заметив, что та опустела, перевела взгляд на меня. В нём читалось удивление и – совсем в глубине – небольшой момент ужаса.