Во снах он шёл вдоль стены – гладкой, без шва, без углов. И чувствовал, как что-то ждёт по ту сторону. Что-то не враждебное, но непонятное. Он просыпался в холодном поту и знал: отказаться невозможно.
Вика сидела у раскрытого окна, босиком, в тени занавески. На её коленях лежал старый блокнот – тот, что она вела в девятом классе. В нём – десятки рисунков стены, ещё до того, как она узнала, что такая существует на самом деле. Тогда она думала, что это метафора, подсознательный страх. Теперь – не была уверена.
Она не рассказала другим: в день, когда Артём впервые заговорил о стене, она получила письмо без обратного адреса. Внутри был только один лист с надписью от руки: «Мама ждёт за линией.»
Она не решалась верить, но и выбросить не смогла.
Саша сидел на подоконнике, куртка на нём была уже застёгнута, как будто он был готов выйти в любую секунду. В одной руке – чёрная зажигалка с выбитой гравировкой. В другой – фотография: он, отец и та же стена, снятая дрожащей рукой.
После смерти отца он нашёл этот снимок в ящике, где лежали старые талоны, письма и военный жетон. Отец был там. Возможно, прошёл. Возможно – не вернулся.
Саша не верил в знаки. Но всё, что происходило, было слишком точно: сообщения, совпадения, фразы из прошлого. Он чувствовал: граница близко. И граница – не физическая. Это что-то в нём самом, что давно просилось наружу.
Ближе к утру они собрались в гостиной. На полу лежали четыре рюкзака. На столе – бумажные билеты. Молчаливая готовность висела между ними, как сеть.
– Мы ещё можем передумать, – сказал Антон, но его голос не был уверен.
– Нет, – покачала головой Вика. – Мы уже перешли первую черту.
– Осталась последняя, – добавил Артём. – Зайти в самолёт.
Саша просто посмотрел на них, потом в окно.
– Мир, в котором мы жили, был слишком тихим. Мне кажется, шум начнётся там.
В дверь никто не стучал, телефоны молчали, но всё внутри подсказывало: их уже ждут.
Аэропорт Шереметьево встретил их привычной суетой: катящиеся чемоданы, объявления над головой, запах кофе и металла. Всё было будто всегда: гул голосов, блики на кафельном полу, усталые лица в очередях. И всё же – что-то изменилось.
Внутри у каждого из них – напряжение, которого не могли понять ни прохожие, ни стюардессы, ни пограничники.
Они были чужими в мире, который привык считать их своими.